Загадочный Волжский

Ей за восемьдесят, этой белице (иночество Настя не принимала). А когда отец, крестьянин из Колобовки, отдавал ее в детский приют при монастыре, было двенадцать.

«Бедность все, рассказывала Настя, словно оправдываясь передо мной за отца, — нас шестеро детей было. При второй матери мы–то, отцовские, как сироты, — и голодно, и холодно. Да, видно, нельзя было иначе…»

Устинью привели в приют пятнадцатилетней. Было это в 1903 году. В обители мало–мальски обучали грамоте по молитвенным книгам, учили рукоделию: прясть, ткать сукна, вышивать по канве шерстью и шелком, шить золотом. На молитву поднимали в четыре утра. После заутрени, если летом, шли на прополку да на полив монастырских участков, стряпки — в келарню, певчие — в рукодельню. Тем и кормились.

Спросил о Лукьяныче. Многого Настя о нем не слышала, его уже не было в монастыре. Но о ходах сказала интересное.

«В Киеве, слышал, поди, лавры есть. Он и хотел такие. Говорил: «Здесь, на этом месте, будет храм и город». Для того и ходы рыли». На вопрос о возможных исторических ценностях в подземелье сомнительно покачала головой: «Знали бы, если что… А молва б удесятерила. Ведь засыпали их в скорости…»

Я слушал эту простую женщину, корявые, заскорузлые руки которой явно не привыкли отдыхать, и думал об их порушенной вере. Отдали ей все — и свои судьбы тоже. И почему–то остались вне интересов новой жизни, существовали бесцельно и, увы, бесплодно. Нужны ли такие судьбы? Грустно думать об этом.

А монастырское подворье мне все же довелось увидеть. Но не на фотографии. Снимков у монахинь не оказалось. Настя отыскала сильно истрепавшийся рисунок черными чернилами на желтой полинялой бумаге. Не видя, по памяти, поясняла изображение.

Как видно из рисунка, храм ничем особенным по своей архитектуре не выделялся. Массивный, одноглавый, почти квадратный в плане, он был сложен из кирпича. Стены венчал четырехскатный шатер, обшитый железом. Шатер завершала небольшая главка с православным крестом на маковке. Больше ничего примечательного.

Дома я полюбопытствовал, на какой бумаге изображен монастырь. Надорвал места склеек. То была обратная сторона какого–то сельскохозяйственного плаката 1963 года издания! Копия… Сколько же таких рисунков раздарили богомольные старушки?

Но спасибо им и за это — ведь снимков монастыря пока не сыскалось.

И последнее.

Не так давно, когда ожидать новых открытий о безродненских подземельях было вроде неоткуда, вдруг узнаю, что городскому музею передали… фотопленку и снимки этих самых ходов!

Невероятно! О столь ценных документальных свидетельствах мы даже не мечтали.

Надо ли говорить, с каким интересом и завистью рассматривал я фотографии. Но кто же их авторы? И здесь–то я не могу не выразить удовлетворения тем, что первыми, по–настоящему заинтересованными исследователями загадочных ходов, позаботившимися не только о тщательных изысканиях под землей, но и о фотографировании увиденного, были наши предшественники, зачинатели спортивного туризма в Волжском, молодые инженеры Алексей Шевченко, Эдуард Халтурин, Юрий Губин Валя Рукина, Юрий Кочетков. Снимал на пленку Халтурин. Было это в 1962 году.

Что же на снимках? Длинный узкий ход с кучами земли на полу из обваливающихся стен, черные кресты копотью по побелке, черепки глиняной посуды с тисненым узором по окружности, неразборчивая надпись на стене. На одном из снимков Алексей Шевченко ползком пробирается сквозь узкую щель пещеры, на другом — в проходе перед кельей стоят две девушки с электрическими фонарями в руках, еще кадр: угол кельи с земляной скамьей–лежанкой.

Интересные, необычные фотографии, позволившие, наконец, увидеть то, о чем много знаешь понаслышке.

Но большего, чем сами участники они, конечно, рассказать не могли. Так, вскоре я познакомился с инициатором подземных съемок, в то время директором Волгоградского пьезокерамического завода «Аврора», Алексеем Андреевичем Шевченко.

Высокого роста, светловолосый, красивый, Алексей Андреевич, по–моему, немногим отличался от того серьезного парня на снимках пятнадцатилетней давности. Не скажешь, например, что постарел. Просто прибавилось морщинок в прищуре глаз. Но интерес к давней истории прежний. Поначалу именно он задавал мне вопросы, а потом мы поменялись ролями.

— Мы не были первыми в этих подземельях, — вспоминал Шевченко, — до нас там побывали строители, кое–кто из горожан и, конечно, вездесущие мальчишки. Когда прослышали о ходах и решили их детально обследовать, то уже знали, что в подземелье найдены комнаты–кельи, полуистлевшая икона, кое–что из керамической посуды. Помнится, к тому времени в катакомбы никого посторонних не пускали: вход охранялся. Вот почему для похода мы избрали вечернее время, когда совсем стемнело.

Было это весной, в конце апреля. Пошли впятером: Халтурин, Губин, Валя Рукина, Светлана Уварова и я. Все бывалые туристы.

Из снаряжения взяли лопаты, фонари, свечи, мотки киперной ленты, веревки, фотоаппарат со вспышкой, еду на всякий случай и даже пару противогазов: опасались загазованности.