Заглянувший в смерть

– Я еще не все вам рассказал, – остановил меня врач. – Больной не приходит в сознание. Я сейчас употребил слово «больной», но я не уверен, что это слово применимо к вашему дяде. Его организм функционирует вполне прилично, и он не нуждается ни в каком, подчеркиваю – ни в каком, лечении. Со вчерашнего дня мы отменили все уколы – в них просто нет необходимости. Он здоров, ваш дядя, по крайней мере, в бытовом понимании этого слова. Но он не приходит в сознание. Чтобы вам было понятнее, я скажу так: он спит, и когда проснется – не известно никому. А может быть, и не проснется никогда. Я говорю «спит», но вы должны понять, что это не сон, это особое состояние организма. Что тому причиной – удар током, или сердечный приступ, или что-то еще, мы не знаем. Подозреваю, что причина кроется в том отрезке времени, пока его сердце не билось, – в эти минуты в организме происходили серьезные изменения, и некоторые из них могли оказаться необратимыми. Но это только мои предположения. Вот к этому вы и должны подготовить жену вашего дяди – к долгому ожиданию его пробуждения.

– Да она же до сих пор с минуты на минуту ожидает его смерти, и то, что он будет какое-то время находиться в бессознательном состоянии – пустяк по сравнению с тем, что вы ей скажете: ваш муж будет жить. Для нее это главное.

– Да, вы правы, пожалуй, – согласился врач. – Ей обе новости надо сказать одновременно – и она легче все это воспримет.

– А все-таки как вы считаете – это вот с дядей Лешей надолго?

Врач вздохнул:

– Не могу сказать даже приблизительно. Такие случаи крайне редки, поверьте мне. Я лично вообще с этим ни разу не сталкивался. Все происходящее – на уровне мозга, а все, что с ним связано, пока во многом скрыто от нас. Может показаться, что для науки уже практически нет секретов, но это не так. Что происходило с вашим дядей и с его мозгом в те несколько страшных минут, что его сердце стояло? Да, отмирали какие-то клетки, но сколько? И как это отразилось на дальнейшей деятельности мозга? И почему он не приходит в сознание? Какой такой рычажок надо повернуть, чтобы мозг дал ему команду проснуться? Нет ответа – и в этом наша слабость.

– Вы пустите нас к нему?

– Завтра, – пообещал врач. – Приезжайте завтра.

– А с тетей Таней вы поговорите?

– Вы действительно считаете, что ее не надо предварительно подготовить?

– Это излишне. Для нее главное – что муж остался жить. Остальное она, кажется, переживет.

– Тогда зовите ее, – сказал врач.

Тетя Таня молчала все время, пока я вез ее домой. Она смотрела в окно, думая о чем-то своем. И я начал подозревать, что врач был прав – ее сначала необходимо было подготовить. Мы уже въезжали во двор, когда тетя Таня, по-прежнему глядя в окно, сказала негромко:

– Боже, какое счастье – он будет жить! – и заплакала.

В конторе сидел один Хома.

– Вострецов улетел? – спросил я, входя в комнату.

– Улетел, – кивнул Хома. – Еще утром. Просил передать, что к концу недели вернется.

– Шустрый, – буркнул я. – Хотя, может, и получится. Как у тебя дела с теми бетономешалками, о которых ты мне говорил?

– Сегодня в пять встречаюсь с начальником стройуправления. – Хома взглянул на часы. – Сейчас уже поеду.

Он пошел к дверям, но остановился, что-то вспоминая:

– Сан Саныч еще что-то просил передать, а что – не помню.

Он подумал еще немного, потом махнул рукой:

– Вспомню – скажу.

За ним закрылась дверь, и я услышал, как он спустился по лестнице. Я поднял трубку и набрал номер. К телефону подошла Светка.

– Как дела в институте? – спросил я.

– Нормально.

– Молодец. Тетя Таня тебе рассказала, что мы сегодня услышали от нашего врача?

– Да. Я хотела спросить тебя: это серьезно – то, что с дядей Лешей происходит сейчас?

Я услышал, как кто-то поднимается по лестнице.

– Думаю, что серьезно, – сказал я. – Хотя врач говорит, что угрозы для жизни нет.

Человек на лестнице уже подошел к самой двери.

– Но сколько они продержат его в больнице? – спросила Светка.

Дверь медленно открылась. На пороге стоял «волейболист».

– Пока не знаю, – ответил я. – Я перезвоню тебе позже, хорошо? – И положил трубку.

Этот парень стоял в дверях и молча смотрел на меня, не делая никаких движений. К себе я его, конечно, не подпущу – баллончик с газом у меня в кармане. Но что он задумал?

– Ну, – сказал я. – Слушаю тебя.

Ворот его футболки был распахнут, и я видел медальон на его шее: голова улыбающегося черта. Нагловатая была улыбка, неприятная. Сам «волейболист» по-прежнему молча смотрел на меня.

И в это время на лестнице послышались шаги. Парень посторонился, пропустив запыхавшегося Хому.

– Вспомнил, – сказал Хома. – Вострецов попросил, чтобы до его приезда с поляками ни о чем конкретном не договаривались.

Слушая Хому, я смотрел на «волейболиста». Тот постоял еще немного, потом бросил негромко:

– Ты не представляешь, как будешь жалеть о том, что сделал, – и, развернувшись, медленно начал спускаться по лестнице.

– Кто это? – опешил Хома.

– Мой враг, – сказал я.

Теперь я уже не сомневался – что-то должно произойти.

Светка встретила меня у порога.

– Как тетя Таня? – спросил я.