Заглянувший в центр циклона, или Джон Лилли в поисках сущности

Возникла идея: испытать действие ЛСД в «изоляционной ванне». Лилли был знаком с ЛСД по работе в Национальном институте психиатрии. Он понимал, что эксперименты эти опасны. Главное коварство ЛСД — в непредсказуемости. Его действие индивидуально и никогда не бывает одинаковым у одного и того же человека в зависимости от общего состояния, от преднастройки к опыту; к тому же может возникать самое неожиданное последействие (искажения восприятия, галлюцинации, провалы внимания), скажем, через 1–2 дня после окончания действия препарата. (Испытал это и Лилли, что едва не стоило ему жизни). Поэтому исследователям ЛСД было запрещено принимать препарат в одиночку, без внешнего контроля. Однако Лилли нарушил запрет и, никого не посвящая в свои опыты, стал экспериментировать с ЛСД в полном одиночестве.

Как возникла идея совмещения ванны и ЛСД?

В прежних опытах в ванне без ЛСД, как и с ЛСД без ванны, Лилли все время так или иначе сохранял ощущение «себя». Выходя за пределы своего тела, совершая «далекие путешествия» и постигая «новые истины», он по-прежнему оставался Джоном Лилли, сохранял память об «обычной» реальности и знал, что скоро вернется в нее. Он желал испытать полную трансформацию и побывать в новых «пространствах», абсолютно не похожих на прежние.

В первом же опыте он совершенно «избавился» от тела, от собственных мыслей, от чувства «я»… Отныне каждый или почти каждый день Лилли приходил в свой бассейн с морской водой, расположенный в лабораторном корпусе, по соседству с дельфинарием (близость «морских братьев» морально поддерживала, придавала уверенности: «Я здесь не один…»), принимал дозу ЛСД — и исчезал… Почти совсем исчезал. Он перемещался в «точку сознания» — невесомую, не имеющую измерений и координат в пространстве. Эта точка так бесконечно мала, что не вмещает в себя ничего. Что она такое — понять невероятно трудно. В ней, в этой точке, нет места для собственного «я»: «я» становится для наблюдателя таким же внешним объектом, как и все остальное. Это, полагал он, идеальная позиция для непосредственного, не искаженного восприятия, свободного от оценок и комментариев. Лилли заимствует термин из метеорологии: «центр циклона» (в русском языке имеются более поэтические наименования: «око циклона» или еще — «глаз бури»). Так называется точка в самом центре бушующего вихря, в которой сохраняется полное спокойствие и тишина. Из этой точки можно безмятежно созерцать бурлящий, клокочущий вокруг океан нездешней жизни, бесконечное разнообразие миров и населяющих их «Сущностей».

В книге, которая так и называется «Центр циклона», Лилли описывает свои странствия по «другим мирам».

Вот мир гигантов, где он всего лишь крошечный муравей, песчинка, «маленький ум в космическом разуме, маленькая подпрограмма в огромном компьютере», и все вокруг движется, сверкает, грохочет, несется… Вот он проникает в собственное тело, путешествует по кровеносным сосудам, исследует клетки своего мозга, печени, кишечного тракта… Вот спускается еще глубже, на молекулярный и атомный уровни, видит, как происходит распад атомов и высвобождается гигантская энергия; вот он среди невиданных, удивительных форм жизни, не похожих на нашу… Впрочем, по описаниям Лилли, некоторые из «невиданных» сказочных существ напоминают ему знакомые образы древнегреческой мифологии, другие — изображения демонов и богов из буддийских храмов, а некоторые образы, похоже, навеяны научно-фантастическими романами, которых он прочитал на своем веку немало.

Но обратите внимание вот на что: все, что видел, чувствовал Лилли в своих «путешествиях», все истины, которые ему при этом открывались, все это уже было им когда-то прежде увидено, продумано, прочувствовано. Но только теперь перед ним зримо, объемно, в красках, в звуках, в движении… После каждого путешествия, стараясь оставаться исследователем и скептиком, он подробно записывал и анализировал свои впечатления, стараясь выразить словами «невыразимое», с каждым разом дополняя и расширяя свою картину вселенной. Он поставил перед собой задачу «беспристрастного исследования и картографирования новых пространств». Для былого скептицизма оставалось все меньше места. Вопрос: «Это все правда или только мне кажется?» утрачивал свою актуальность. Для того, чтобы окончательно избавиться от этого назойливого вопроса, Лилли сформулировал для себя программное положение: «Я сделал очень важный вывод, и- пишет он. — Все, что мы можем вообразить, существует в действительности». Приняв эту новую точку отсчета, Лилли тем самым выпал из русла естественнонаучного мышления и оказался в сфере, где властвует другой тип логики и мышления — мистический[4].

«Слушаю и повинуюсь…»