Загнанная в ловушку. Дело Пентагона

И я буквально порами чувствую, что случилось. Они как-то узнали, что я взломала… их. Гады, блин. Шон опускает глаза, сбрасывает вызов и снова берет в руки паяльник. Может, мне померещилось? Паранойя. Несмотря ни на что, я все еще опасаюсь Картера. А уж с остальными следует быть вообще осторожной.

— Привет, — говорит мне Марко, отрывая от созерцания Шона. В его глазах я тоже ищу огонек осуждения. Так, на всякий случай. Но там пусто-пусто. Там не то что осуждения, там вообще ничего. Он на препаратах что ли? У меня даже сомнений не возникает, что с младшим Монацелли не все в порядке.

— Привет, — отвечаю я и выдавливаю улыбку. Из Бабочек я его знаю хуже всех. Мы встречались на конференциях пару раз, но это все. Такаши бывал гостем у Шона, Карина (ха-ха) тоже, плюс я знаю ее историю до деталей, но Марко…

Он, тем временем открывает холодильник и достает оттуда графин с соком.

— Думаю, нас ждет новый шторм, — однако, произносит он так буднично, будто я ему старая знакомая.

— Нет, — автоматически спорю я.

— А я думаю, что да, — капризно настаивает он и с грохотом захлопывает дверь холодильника. В меня впиваются его злые глаза. Будто я сделала что-то совершенно безумное. Так… это страшно. На видео он временами вел себя странно, но одно дело наблюдать за ураганом со стороны, и совсем другое — оказаться в эпицентре. Потому что

— Марко, — окликает его Карина. — Пойдем.

— Закрой шторы, там гребаные агенты смотрят!

Карина бросает на меня виноватый взгляд. Будто он ее родственник, за которого она в ответе. И до меня вдруг доходит, что если даже для Шона эти люди не чужие, для пани они почти семья. А это значит, что когда выяснится имя предателя, все покатится к черту. То есть я пришла, чтобы оставить после себя руины. Кто бы мог подумать, я так долго мечтала стать Бабочкой, а теперь их уничтожу.

— Что, Конелл, здесь у нас все не так радужно, как думалось раньше? — спрашивает Шон, он все прекрасно слышал, так как гостиная примыкает к кухне.

— Он всегда был таким? — тихо спрашиваю я у Шона, подходя ближе.

— Как я уже говорил, Пентагон нас здорово потрепал. — Он не отрывает глаз от кончика паяльника. В воздухе висит отчетливый запах раскаленного металла. — Всем досталось. После первого случая меня задерживали еще четырежды, но доказательств так и не нашли. Допрашивали, университет несколько раз вверх дном перевернули. Многие преподаватели ушли.

— Да, Роб что-то такое говорил.

— Держите с ним связь?

— Да. С ним и с Керри, — киваю я. Шон коротко стреляет в меня глазами. — А с другими что?

— В смысле?

— С другими Бабочками, — поясняю я.

— От Такаши ушла жена. Дважды. Вернулась. Тоже дважды. Недавно она снова ушла. Теперь детей через суд делят. — Шон замолкает и дует на паяльник. — А пани получила то, о чем всегда мечтала. Ей закрыли доступ во все страны, кроме Евросоюза и России. Только на таком условии она может продолжать работать на Манфреда, — хмыкает Шон. — И это еще цветочки. Дорогу перейдешь в неположенном месте — новый виток прессинга.

Он откидывается на спинку дивана, высоко поднимает плату над головой, к свету и рассматривает ее. Я стою, скрестив руки на груди и ежась. Мне не нравится происходящее. К примеру, Леклер с камер не заметит, что что-то не так, но я-то вижу. Я будто осиное гнездо разворошила. Может, я вообще сюда приехала, потому что мне необходимы ответы на вопросы. Что случилось? Почему все стало именно так? Кто виноват в том, что мы довели друг друга до точки невозвращения? И, тем не менее, я не спрашиваю у Шона, потому что не держусь за ниточку его благодушия, а также не уверена, что выдержу правду. Ну я как всегда, гений драмы и трагикомедии.

Пока я размышляю о жизни и ее поворотах, Картер заканчивает паять мою видеокарту, собирает ноутбук и, конечно же, включает. Перед камерами агентов я не могу его попросить перестать, просто сажусь рядом и невинно хлопаю глазами. С самым глупым видом спрашиваю, работает ли. Типа до этого было непонятно. Шон кивает, но даже не пытается скрывать, что ему все известно. Он запросто восстанавливает мой «потерянный» доступ к их серверу и кивает.

— Работает, Конелл. Прекрасно работает.

Вглядываюсь в его лицо, но прочитать не могу ничего. Что-то мне подсказывает, что, как бы то ни было, он в бешенстве.