Загнанная в ловушку. Дело Пентагона

— Господи, это и есть твоя эротическая фантазия?

— Что-то вроде, — отвечает он спокойно. — Моя фантазия — собрать команду, на которую я буду иметь возможность по-настоящему полагаться.

— И кто из Бабочек в нее входит?

— Из здешних только пани и Такаши.

— Так, я не поняла, то есть мне хочешь меня прикарманить при том, что не доверяешь?

— Прости и поправь меня, если я ошибаюсь, но ты царапнула по роже Монацелли, повернулась к нему задом, задрала нос и гордо шлепнулась им в дерьмо, которое для тебя заботливо приготовил Леклер. Так что ты не в команде. И не Бабочка пока.

Меня распирает от хохота, ничего не могу с этим поделать.

— Ты отвратительный. Ты это знаешь?

— Конечно. Ты собираешься работать?

К счастью, спасает меня Леклер. Его, разумеется, сильно раздражает наше с Шоном тесное соседство. Так что он абсолютно по-хамски усаживается напротив, но никого его присутствие не смущает. Я все еще делаю вид, что экран — все, что меня в этой жизни интересует. А Шон вообще счастлив.

— Леклер, тебя-то я и жду. — Эм, серьезно?

— Да неужели, — вяло отвечает прилизанный агент.

— Ага. Мы завтра с Конелл летим в Рим, — лениво тянет Картер. Наблюдаю краем за этой парочкой.

— С какой это радости? — фыркает агент. — Ваше общение итак непозволительно… близкое.

На этом мой запас молчания заканчивается, и я выдаю:

— Ну-ну, агент, ревность вас не красит.

— Там, видишь ли, Монацелли завтра мне Бабочек передает, — лениво продолжает Шон. А Леклер даром что не носом водить начинает. — И, в отличие от агентов, Конелл могла бы в нем поучаствовать и все тебе, к примеру, рассказать.

И хотя Леклер артачится, я чувствую, что он не в состоянии противостоять соблазну. Он поворачивается ко мне.

— То есть вы, доктор Конелл, действительно не верите в вину Картеру?

— Если в тюрьму теперь сажают за скотский характер, то я ставлю на то, что вы с ним отправитесь в колонию строгого режима, взявшись за руки.

— Класс, — фыркает Шон, а затем поднимается и, не дожидаясь положительного ответа Леклера, заявляет мне: — Я заеду за тобой завтра в семь утра.

За все то время, что мы с Шоном жили вместе, летали мы, наверное, всего пару раз. Но этот опыт просто незабываем. И потому уже в аэропорту я начинаю страстно жаждать его смерти.

— Не смей пить, — бурчу я, замечая, как он смотрит в сторону магазинов беспошлинной торговли.

— С чего бы это? — раздраженно спрашивает он. — Я же ни слова не сказал по поводу твоего очаровательного чтива. Каждый развлекается в меру своих способностей.

Смотрю на прихваченный журнал мод.

— В отличие от алкоголя это полезно.

— Чем? — иронично выгибает бровь Картер.

— Я выбираю себе прическу на следующий сезон, — брякаю я первое, что пришло в голову. Иногда мне кажется, что как минимум половину врожденного идиотизма я сохранила только с одной целью — позлить Шона. Но, кажется, даже он уже догадывается, что основная моя цель — не перекрасить планету в розовый, а достать его. Раньше получалось лучше. То ли я расслабилась, то ли Леклер обеспечил Картеру должную степень выносливости.

— Что тут выбирать? Перекрась волосы в свой цвет.

— Я знаю, что тебя раздражают блондинки, но…

— Меня не раздражают блондинки, меня раздражаешь блондинкой только ты, — сообщает мне Шон.

— ЧТО?! — восклицаю я так, что люди начинают разбегаться в разные стороны.

— Это твой способ повышения самооценки. Это глупо и нерезультативно.

Надо ли говорить, что к моменту посадки самолета я все еще злюсь, а Шон уже страдает от головной боли. Так что в такси до дома Манфреда мы молчим и пялимся в разные окошки машины.

Я чувствую себя стервой. Манфред меня приглашал к себе лично, я отказала ему из-за Шона, а теперь Картер ухитряется снимать сливки, и ведь не объяснишь, как так вышло! Встречает нас Монацелли лично, улыбается как-то и грустно, и удивленно, а потом ведет прямиком в кабинет. На его доме написано: шикааааарное семейное гнездышко. Повсюду ковры с ворсом до лодыжек, роскошные (как мне кажется) картины, даже скульптуры. Стены обиты деревянными панелями, портьеры из бархата, слуги снуют и непременно кланяются… в общем, глядя на все это, я не понимаю только одного: как так получилось, что Монцелли готов дело своей жизни так запросто передать Шону? Ведь он свой образ жизни любит. И сильно.

— Помнится, доктор Конелл, у вас сегодня день рождения, — огорошивает меня Манфред и наливает всем нам вино. Да, так и есть. На календаре ведь второе августа. Совпадение круче не придумаешь: и такой повод, и Рим… только вот… откуда Манфред это знает? Бросаю взгляд на Шона, но тот привычно невозмутим. Меня поздравляют, выпиваем, но во рту остается гадкий привкус, хотя, уверена, вино просто превосходное. В этом доме все экстра-класса. И снова я задаюсь вопросом, отчего Манфреда не устроило его текущее существование? Он, конечно, не молод, но и работенка у него не особо пыльная.