Загнанная в ловушку. Дело Пентагона

Сначала разговор идет о погоде и проекте. Все так чинно и солидно, будто не судьба этого мира вершится. Затем Шон рассказывает, что привлек к работе и меня. Манфреда эта тема, как выясняется, очень интересует. Почему они не говорят о передаче компании? Почему? Я думала, что оба понимают цель визита Картера.

— Как же тебе удалось уговорить строптивую леди присоединиться к нам? — вежливо улыбается Манфред. И вот тогда крокодильи челюсти смыкаются.

— Она присоединяется не к нам. Только ко мне. Ты знаешь, что это значит. И знаешь, зачем я приехал, — безжалостно сообщает Шон.

Вот и все. Шах и мат. И вдруг… на моих глазах… Монацелли старится лет на десять разом. Я в шоке. А я еще была уверена, что он передает Бабочек добровольно! Какого черта происходит? Куда меня опять несет кривая, а?! Мало Пентагона, так меня еще и в насильственную дележку Бабочек втравили! Перевожу взгляд с одного на другого. Самодовольно развалившийся в кресле Картер, сгорбившийся Манфред. Ну и я, непонятно что здесь забывшая. Мне хочется взвыть и залезть под стол.

Я могла бы предположить, что в происходящем замешан Пентагон, но просто не в состоянии логически связать все происходящее. Как? Что? Зачем? Мне хочется схватить Картера за грудки, вытащить его из комнаты и устроить допрос с пристрастием, но я вынуждена до скрипа сжать зубы и молчать. Молчать! Мои пальцы до боли впиваются в ручки кресла. Почему-то мне так страшно и холодно. Почему-то я чувствую, что грядет нечто по-настоящему страшное.

— Ах да, — глухо произносит Монацелли. — Конечно. Документы.

Монацелли идет к стеллажу с книгами и, прямо как в фильмах, часть из них открывается, чтобы обнаружить позади себя сейф.

— Твои юристы все проверили? — вытаскивая бумаги из ниши в стене, уточняет Монацелли.

— Разумеется, — кисло отвечает Картер.

Однако, Шон не оставляет без внимания ни одной буквы из переданных ему Манфредом документов. Не удивлюсь, если он весь текст наизусть выучить пытается. А затем он берет ручку и порывисто расписывается. Один, два, три раза. Без колебаний и сомнений. Монацелли, напротив, долго смотрит на бумаги. Кажется, он физически не в состоянии это сделать. Я уже морально готова к тому, что он разорвет документы и пошлет нас с Картером к черту. Ему явно расставаться с Бабочками невыносимо. Из-за Марко? Или нет? Если бы сын был здоров, думаю, Манфред ни минуты бы не раздумывал, оставил бы компанию сыну. Да, Шон, конечно, лучше, но учитывая, что у сеньора Хакера есть наследник, а организация, считай, семейная, передавать ее человеку постороннему нелогично. Тем более что Картер уничтожит имя Монацелли в принципе. Не специально, а просто потому что он такой. Манфред — человек, которому повезло… а счастливчиков забывают очень-очень быстро. Особенно в свете такого соседства. Шон влюблен в эту работу. Он ею живет и дышит. Он пожертвовал всем. Ни семьи, ни друзей, ни отношений. Только Бабочки. Мои глаза все шире и шире. Шон так поступает всегда и со всеми. Идет напролом. И неважно по кому идет.

И вдруг Манфред поднимает голову, гневно смотрит на Картера и буквально озвучивает мои мысли:

— Я ведь мечтал оставить компанию сыну. — И звучит это так горько!

— Марко психически нестабилен. И он не удержит Бабочек. Только я.

— Ты прав, — резко и обреченно выдыхает Монацелли. А затем он опускает свою перьевую ручку на лист бумаги. И тоже трижды расписывается, после чего резко отходит от стола, словно боится промедлить и осознать, что натворил. — Позову юристов.

По пути к двери Монацелли бросает на меня долгий взгляд. Может быть, только может быть, если бы не я, фигушки бы Манфред Шону Бабочек отдал. Но устраивать очередные склоки и разборки в присутствии постороннего человека, тем более женщины, тем более связанной с ФБР (а я даже мысли не допускаю, что на мне нет маячка) Монацелли просто не может. Так что я здесь совсем не ради подписания комплекта бумажек. Это просто хорошо просчитанная шахматная партия. Какой же Картер умничка, просто диву даешься. Использует все предоставленные возможности. И Леклера обхитрил, и Монацелли, и меня… всех. Вот же ублюдок. Мой взгляд он встречает на удивление спокойно. Ну правильно, разве я пострадала от его манипуляций? На что тебе, Конелл жаловаться? Ты тут просто мебель. К тому же Рим посмотришь в день-то рождения. В общем, вреда от его действий мне никакого, все очень даже благовидно. Только вот подтекст на удивление аморальный. И это меня расстраивает!

Монацелли возвращается с тремя седовласыми итальянцами. Они заверяют подписи и дают еще тучу документов. Для меня это странно. Компанию Манфреда не потрогать, не пощупать. Она не ограничена стенами. Что тут документировать? Тем не менее, к вопросу эти люди подходят крайне ответственно. Я их не менее полутора часов дожидаюсь.

Когда очередь, наконец, доходит до меня, я едва пробегаю контракт глазами. Уверена, если бы меня хотели обдурить, они бы это сделали, даже если бы я каждую букву изучила вдоль и поперек. На душе паршиво до невероятия. Но я ставлю подпись, и все — уберите, отпустите меня!