Загнанный (СИ)

— Я, знаешь, книжку читал, ещё мальчишкой. Тайны нужно держать на виду. Вот и мы нашего Ильича поместим на самое видное месте. Построим что-то вроде мавзолея, и в стеклянном гробу будем показывать трудящимся. Кто, кто усомнится, что настоящий Ленин — с нами, он со всей отчизной? Мудрый, задушевный и простой!

Ну да, вина он не пьёт, зарок дал, подумал Дзержинский. А вот что он курит? Табачок у Кобы был явно не простой, с горьковатым, и одновременно сладковатым дымком. Может, потому и в камине сосна? Прятать запах?

— В стеклянном гробу?

— Да, закалённого стекла. Я видел в Париже музей. Там и Наполеон, и Нельсон, и другие. Не в гробу, нет. Стоят, вдаль смотрят. Или на тебя. Из воска сделаны, раскрашены, одеты — от живых не отличишь. А нам проще, нам нужно, чтобы не отличили от мёртвого. Найдутся же умельцы?

— Как не найтись, — согласился Дзержинский. А ведь интересно придумал Коба, не так он прост, как хочет казаться. Бухарчик — он вроде шутихи, трещит, горит ярко, сыплет искрами, а толку никакого. Пшик один. Коба — другое. Он не горит, тлеет. Как торфяник, в глубине. Не приглядишься — не увидишь. А сделаешь неправильный шаг — провалишься вниз, в пекло, где и сгинешь без следа.

Нужно учесть. Обязательно нужно учесть. Сколько всего нужно обязательно учесть! Право, жаль, что Ленина нет. С ним было проще, с ним нужно было учитывать одного только человека, самого Ленина, остальных же поскольку-постольку.

— А мавзолей устроить на самом видном месте, на Красной Площади, — развил он мысль Кобы.

— И каждый год парады! Прямо перед стеклянным гробом! — продолжил Коба, но, оборвав полет мысли, спросил:

— Так когда тело Ильича прибудет в Москву?

Дзержинский достал часы, швейцарские, но в простом нейзильберовом корпусе, щёлкнул крышечкой.

— Полагаю, часа через полтора траурный поезд прибудет на Саратовский вокзал. Представители трудящихся уже направлены на встречу с телом вождя. И здесь, в Кремле, готовятся. Без размаха, чтобы не было ощущения отрепетированности.

— И об этом ты подумал, — похвалил Коба. — Ну, а что с теми? С теми, кто там, в усадьбе?

— Мы подняли батальон ОГПУ, усиленный полубатареей трёхдюймовок. Сейчас Горки — настоящие Горки, Горки-прим, — окружены, все подъезды контролируются. Когда подвезут снаряды, начнём

— Подвезут?

— Пушки отдельно, снаряды отдельно. Во избежание эксцессов. Я решил, — тут Феликс решил не прятаться за «мы», — решил использовать новейшие фосфорные снаряды. Пять дюжин снарядов. Сгорит усадьба, и очень хорошо.

— Но почему фосфорные? Чем обычные не угодили?

— Обычные тоже будут, достаточно. Это если фосфорные не справятся. А почему? Нужно же на ком-то опробовать, не на кошках же тренироваться.

— Почему на кошках?

— Наши химики свои снаряды на кошках испытывают. Дёшево и сердито, говорят.

— Нам не нужно дёшево, мы ж не с кошками воевать будем. Неужели трудно найти сотню-другую врагов советской власти?

— Не лезь в людоеды, Коба. Уж больно много желающих, затопчут. Доброта — могучая сила, к добрым тянутся, добрых любят. И если приходится кого-то расстреливать, то лишь для защиты Добра от Зла.

— Да, да. Католики настолько боялись пролить кровь, что норовят сжечь заживо. Вижу-вижу. Но оставим. А с поездом что? Удалось задержать?

— С поездом сложно. Разбираюсь. Были разосланы телеграммы с требованием прекратить движение. Но все — представляешь, Коба, все ответили: «ваше распоряжение о беспрепятственном внеочередном пропуске поезда номер один выполнено!» Или «будет непременно выполнено!»

— А телеграфист ваш? Не ставленник ли Троцкого? Ты ему одно, а он рассылает другое?

— Проверил. Собственноручно отбил телеграмму. С тем же результатом. Буду разбираться. Уже разбираюсь. Поднял журнал станции Герасимовской. Не соврал начальник, получил такую депешу — обслужить в первую очередь. За моей подписью.

Тут не один человек старался, тут кубло. Но ничего, каждый камушек перевернём, каждую мокрицу вытащим на свет. Поезд не иголка, отыщется. И доктора найдём, и таинственных пассажиров найдём. Есть люди. Знают. Умеют. Могут. Нужно только отдать приказ.

— Ты об Иностранном отделе говоришь? — показал осведомленность Коба. — Трилиссер и его компания? Ну, поглядим, поглядим, — и пошёл за кипятком.

Многое знает Коба. То, что ему знать полагается, и то, что ему знать не полагается.

Не страшно.

Сейчас — не страшно.

От автора.

Почему Дзержинский не любит подземелий, что произошло в тысяча девятьсот двенадцатом году в далёкой Швейцарии, можно прочитать в повести «Швейцарское рождество», составной части книги «Арехин в Арктике», https://author.today/work/138767

Глава 9

22 января 1924 года, село Капорное Троцкого уезда Петроградской губернии

Особая Комиссия

— Мы сойдем не доезжая две версты до станции, — сказал доктор.

— А почему не на станции? — спросил Ленин. В вагоне тепло, в вагоне уютно, в вагоне пусть ложное, но чувство совершенной безопасности. А высаживаться в поле? На мороз?

— Для конспирации, — пояснил доктор. — В отсутствии лишних глаз.