Заговор

Он надолго замолчал, говорить нам больше было не о чем, тем более, что на каждого наваливались собственные проблемы. Однако просто молча сидеть друг против друга оказалось неловко, и я спросил:

— Далеко твоя вотчина?

— Нет, считай что рядом, под Калугой. Отсюда всего пять дней пути.

Мы опять замолчали. Я думал, чем мне теперь в первую очередь заняться. Учитывая рассказ управляющего, возвращаться в город было нельзя.

— Что-то долго ваша Прасковья моется, — сказал он. — Может быть, с ней что-нибудь случилось?

— Она же не одна, с ней Семен, ну этот парень, который был со мной. Если бы что произошло, прибежал бы, сказал.

— А… — мне показалось, как-то многозначительно, протянул Василий Григорьевич.

Мне это не понравилось, и я вопросительно на него посмотрел, уж не имеет ли и он видов на Прасковью. Все-таки они вместе провели ночь в темнице. Кто их знает, как они там друг друга утешали. Однако управляющий явно думал в этот момент не о пленных красавицах.

— Скоро вернется, — уверенно ответил я, преодолевая желание пойти посмотреть, чем она там, в бане, занимаются.

— Я не понял, Прасковья кто такая? — спросил он. — Почему ее держали в темной?

— Купеческая дочь, сирота, — начал отвечать я и замолчал. Дверь из сеней широко распахнулась, и в горницу вошел очень тучный пожилой человек в дорогом бархатном камзоле, украшенном золотым шитьем. Как мы все здесь, он выглядел несколько всклоченным. Управляющий вскочил на ноги и низко поклонился. Тот ответил легким кивком головы.

— Здравствуй, дядя, — сказал Василий Григорьевич, — какими судьбами?

— Здравствуй, Васька, — ответил новоприбывший довольно бодрым голосом, — большое горе у нас приключилось! Твой хозяин приказал долго жить!

Управляющий бросил на меня предупреждающий взгляд и неплохо разыграл удивление:

— Не может быть! Неужели! Нечаев умер? Я же его вчера вечером видел живыми и здоровым!

— Убили, — коротко сказал «дядя». — Подло закололи ножом в спину! Вот такие, брат, дела!

— Вот горе, так горе, — так же хладнокровно согласился с дядей племянник. — Поймали убийц?

— Пока нет, никто ничего не видел. Они, проклятые, отвлекли стражников и зарезали нашего Ваню, как барана!

Василий Григорьевич стоял, будто потрясенный несчастьем, а его родственник искоса рассматривал меня. Одет я был в запачканный на груди высохшей кровью караульного грубошерстный старый кафтан, своими у меня оставались только сапоги.

— Кто такой? — спросил дядя, не удовлетворившись одним визуальным осмотром.

Я хотел ответить, но меня опередил управляющий:

— Это мой сосед по вотчине, дворянский сын Алексей.

Дядя разом потерял ко мне и интерес и больше в мою сторону не смотрел.

— Думаю, не иначе, как свои убили, — сказал он, садясь на лавку, — больше некому. Там только свои были.

— Так как же получилось, что никто не видел? Человек-то какой значительный!

— Да, значительный. Их там двое было, и обоих в спину! Второй побольше твоего Ваньки будет, хоть и простой дьяк!

— А может быть, это тот, на которого охотятся, постарался? Ну, как его там, птичье такое прозвище? — спросил Василий, предупреждая меня красноречивым взглядом, чтобы молчал, не вмешивался в разговор.

— Шутишь! — почему-то сердито ответил дядя. — На того разбойника по всей Москве охота идет, он теперь, как пьяный заяц, по лесу бегает, каждого куста боится. Да его уже, пожалуй, и убили.

— А чем он так всех прогневил, что на него охоту открыли? — продолжил допытываться мой новый союзник.

— Всего не знаю, — в той же своей краткой манере ответил старший родственник, — слышал, из-за него очень выгодное дело пришлось закрыть, многое хорошие люди большие убытки понесли. Потом он царю что-то в уши поет, а что поет, никто не ведает. Одним словом чужак.

— Правду говорят, что царь приказал его изловить и пытать в крамоле на дыбе?

— Кто его знает, может быть, и приказал, с него станется. Своим умом хочет жить, старых законов не почитает и умных людей не слушается! Одно слово, лях! Да, — задумчиво сказал «дядюшка», — не ко времени Ваньку с дьяком зарезали. Встретит лях сегодня Марью, да как та признает его сыном, станет законным царем.

— О чем это ты, дядя? — спросил управляющий родственника.

— Так… не твоего ума это дело. Ты лучше скажи, где покойный Ванька казну прячет?

— Какую казну? Мне про такое неведомо. Я же здесь без году неделя.

— Как это не знаешь? Я тебя зачем на теплое место определил? Все должен знать.

— Да как же узнаешь, дядя? Он, то есть покойник, меня в свои дела не допускал, я больше по холопам и скотному двору управлялся.

— Плохо это, Васька, я не зря сюда первым прискакал, как только о несчастье услышал! Думай, где Ванька мог деньги спрятать! Не его они. Не успею я забрать, другие наследнички набегут, да все и растащат!

«Дядю» так расстроило неожиданное препятствие, что он, забыв и о своей дородности, и о самоуважении, вскочил со скамьи и начал трясти племянника за плечо.

— Экий же ты дурень, Васька! Прямо как мать твоя, покойница! Дурой сестрица была редкой, упокой Господи душу грешную! Меня бы слушалась… Ну, думай же ты, пустой человек!