Заговор

Угадай, где мы его в итоге нашли? В коридоре здания, стоявшего напротив нашего! Когда мы его обнаружили, он пытался открыть чужую дверь нашими ключами. Ну скажи, абсурд же? Даже дверь свою не признал! Мы отвели его домой. Но не успели мы войти, как он отступил назад и решительно заявил, что это не наш дом. Я не знала, что с ним делать. Начальник Ван придумал, как быть. Он попросил меня вывести отца, а потом через какое-то время он позвал нас снова зайти. Я увидела кое-какие изменения в комнате, когда мы вернулись. Например, исчезла накидка на диване, цветы, стоявшие на обеденном столе, переехали на чайный столик, кое-какие предметы тоже изменили местоположение. Отец же, увидев это, признал, что это его дом.

Вот скажи, разве это не странно? Очень странно!

В тот день начальник Ван научил меня, как справляться с такими приступами слабоумия. Он сказал, что, если это снова произойдет, просто надо переставить некоторые вещи на другие места, как это только что сделал он. Сказать по правде, я сначала не поверила, но потом, испробовав несколько раз, увидела, что этот прием крайне эффективен. Например, отец часто принимал меня и Абина за кого-то другого, но стоило нам сменить одежду или прическу, как он снова признавал нас, словно очнувшись ото сна. И в других ситуациях было то же самое, то есть стоило нам начать так же действовать, исходя из обстановки, как отец приходил в себя. А потом мы еще случайно нашли «панацею»: если только в доме работал телевизор или бормотало радио, отец не выказывал признаков этой своей болезни «дом – не мой дом». Может быть, это происходило из-за того, что картинка в телевизоре и истории на радио постоянно менялись. С этим открытием у нас сразу поубавилось хлопот, по крайней мере, возвращение домой перестало быть проблемой. Тем не менее новые вопросы сыпались один за другим. Например, сегодня он не узнавал кого-то, завтра понял какую-то фразу с точностью до наоборот, в общем, то так, то эдак, он постоянно попадал в различные странные ситуации. Ты только представь, в такой ситуации люди из-за стены могли бы его понять, а вот что думали о нем те, кто жил по эту сторону стены? В конце концов многие во дворе стали говорить, что отец – псих, и начали сторониться его.

Ты подумай, кто посмел бы выпускать на улицу человека одного, с такой болезнью, которая могла проявиться в любой момент? А если бы он вышел на улицу, кто знает, что могло бы произойти? Да все что угодно! Поэтому впоследствии, когда отец куда-то уходил, мы следовали за ним и возвращались вместе с ним. Он словно ребенок – только отвернешься, терялся из виду, и приходилось искать по всему двору. Конечно же, когда Абин был дома, это не представляло проблем. Но во второй половине года Абин отправился на учебу в провинциальный центр. Я уже говорила, что мы собирались воспользоваться этим и все вместе переехать туда, чтобы у отца были соперники по игре в шашки. Но сейчас это было уже не актуально, а кроме того, невозможно. Куда мог ехать отец в таком состоянии? Ему оставалось лишь жить в этом дворе! Здесь все знали друг друга и неожиданные неприятности, свалившиеся на отца, могли понять и простить, а также здесь было безопасно. А если бы мы поехали в другой город, никого там не зная, было бы странно, если бы ничего не произошло! Однако Абин уехал, и дома осталась одна я. Если работать, то я не смогла бы присматривать за отцом. Если присматривать за отцом, то я не смогу работать. Что же делать? Мне оставалось только снова пойти к начальнику Вану. Но и он прикидывал и так, и эдак, но ничего не мог придумать, кроме одного – отправить отца в больницу.

Я знала, что отец не захочет в больницу, но начальник Ван сказал, что так решили в организации, даже если не хочет, все равно придется захотеть. В отношении решений организации отец никогда не ставил никаких условий. Благодаря усилиям Вана отца отправили не в страшную психиатрическую лечебницу, а в санаторий Линшань. Я была довольна – обстановка, условия, атмосфера и даже расстояние до дома было намного лучше того, что я ожидала, душа радовалась. Я и не предполагала, что эта радость через три дня обернется сожалением и раскаянием. Глубочайшим раскаянием!