Заговор Дракона. Тайные хроники

Я отметил, что место, где мы остановились, было южнее Белграда. На это указывали начинающиеся отроги Балкан. Я увидел небольшой полуразрушенный домик с амбарным замком на двери. Мой испуг стал нарастать: место было более чем пустынным. Но кому, зачем понадобилось меня убирать?! А может быть, мистер Терион посчитал, что я каким-то образом связан с покойным Настичем, решил, что я его консультировал, что я агент тайных служб СФРЮ? Я прикрыл рот ладонью и остановился перед домиком. Перед глазами пронеслась вся моя жизнь, как я об этом довольно-таки часто читал в книгах. Меня била мелкая дрожь.

Стало понятно – меня пленил орден побеждающего дракона мистера Териона. Учитывая преждевременную смерть Настича, я не имел никаких гарантий, что подобное не случится и со мной. Какое же у них искусство обольщения, святая Петка, помогай мне! Как меня угораздило попасть в их, в общем-то, простую ловушку! Как глупо и бездарно закончится моя жизнь! Шофер тем временем достал большой ключ и открыл старую скрипучую дверь, положив замок на стоящий вблизи пустой ящик из-под далматинского вина.

Мы вошли внутрь. Это было нежилое помещение. Стол и два стула, полуразрушенный камин, паутина, везде паутина. В таких домах любят гнездиться не только пауки, но и змеи, а они вот-вот должны проснуться. Не дай вам бог столкнуться с проснувшейся змеей! Это страшное зрелище. Остывшая за зиму кровь змеи начинает нагреваться и превращаться изо льда в животворящую жидкость. Это причиняет змее большие страдания. Она становится злой, как фурия, и выползает к солнцу. Горе тому, кто остановит ее на этом пути. Загустевший и накопившийся за зиму яд жаждет излиться, как гной недельного нарыва. Ее старая кожа отделяется от новой, которая еще нежна и чувствительна, как у новорожденного ребенка. Змея трется о ветки и пролезает сквозь небольшие отверстия, чтобы скинуть эту старую кожу. Но, даже пройдя через мучительное обновление, она все равно не избавляется от страданий. На новую нежную кожу, еще не одубелую от пламенных лучей солнца, начинают нападать муравьи, чтобы оторвать кровоточащие кусочки плоти. Змея переживает новое рождение, она не знает, чего она хочет больше – жить или умереть.

Змея рождена, чтобы кусать, она чем-то похожа на вампира, только наоборот. Змея отдает, а вампир забирает. Думая о пустом, в данном случае о пробуждении змей, я заглушал свой страх другим страхом, как меня научил один снайпер, прошедший жестокую школу выживания в плену у босняков.

Я хотел было что-то сказать своему безликому конвоиру, попытаться хоть как-то сохранить свою жизнь, но он жестом остановил меня и указал на вход в погреб. Пришлось опускаться по железной лестнице в полную темноту, как в водяной колодец. Лестница была метров шесть-семь, очень большая. Внизу я обнаружил тусклый электрический свет – дом не совсем нежилой. По всей видимости, мы оказались в каком-то бункере. Это прибавило мне надежды – убить меня можно было бы и раньше. Затем мы шли, полусогнувшись, по коридору, на потолке которого висели маленькие лампочки, рождающие этот тусклый свет.

Наконец, мы вошли в большое помещение, уже хорошо освещенное. Здесь стоял большой, с ослепительно-белой поверхностью круглый стол, вокруг него – стулья, в таком же стиле, как будто это был один гарнитур. Стульев было двенадцать. Белую пустую стену украшал портрет-икона святого Милоша Обилича, перед которой висели три золотых возожженных лампады. На столе был изображен большой крест с четырьмя буквами «С»[11] – средневековый герб Сербии. В комнате было ослепительно-чисто, бело и аккуратно, как в современной клинике. За столом сидел человек в черном пиджаке и солнцезащитных очках. Человек казался частью гарнитура, он почти не шевелился и, казалось, сверлил меня взглядом из-под черных очков. Он кивнул удаляющемуся шоферу и жестом пригласил меня сесть за стол:

– Как вы себя чувствуете, товарищ Горич? Или как к вам лучше обращаться – господин?

– Лучше всего называйте меня профессором. – Я устроился на стуле как раз напротив этого странного человека и с облегчением выдохнул воздух. – Вы, кем бы там ни были, заставили меня здорово поволноваться.

– Ничего вас я не заставлял. Если вы испугались за свою жизнь, так это от недостатка веры в Господа, не так ли? Вы ведь верующий человек, профессор?

Меня смутил этот вопрос, его мне задавали не раз в те времена, когда Югославия считалась социалистической. Обычно я отвечал, что верю в высший разум, называемый средневековыми людьми Богом.

– Да, можно сказать и так. – Я покивал головой. – Есть высший разум, который управляет вселенной… как говорил Спиноза, когда видишь прекрасный часовой механизм, невольно думаешь о мастере, который его создал. – Мне стало неловко. – Вы правы, я сдрейфил. – Я опустил глаза и виновато спросил: – А теперь вы можете мне как-нибудь представиться?

– Да, конечно, профессор. Я полковник Божко. Начальник военно-диверсионной группы «Рош».

Я удовлетворенно хмыкнул. Все-таки вояки. Атакующие фигуры на великой шахматной доске.