Заговор двух сердец

Он часто бегал с Вилли, потому что ему требовался поводырь — его зрение медленно ухудшалось. Тилли было удивительно приятно видеть их вместе. Вилли нравился Стив. Хотя сын вообще ко всем хорошо относился. Он был настолько открытым и любящим, что Тилли иногда за него боялась. Только по-настоящему хорошие люди умирают в молодости, и она страшилась, что Бог заберет его к себе.

Была еще и Жозефина. Девушка прекрасно ладила с Вилли. Тилли подозревала, что он ей не просто нравится. Однако, что Жозефина думает, на самом деле узнать было невозможно. Ребенком она открыто проявляла свою любовь, требовала ответной привязанности, но по мере взросления, в ней стала проявляться некоторая сдержанность. Необыкновенно проницательная, она все видела, но говорила мало. У нее появились неприятные привычки: например, она могла сидеть целый час неподвижно, глядя в одну точку. В такие минуты казалось, что она покинула свое тело, оставив только оболочку. Однажды в такой момент Тилли подошла и дотронулась до ее плеча. Жозефина обернулась и вяло спросила:

— Зачем ты это сделала, мама?

— Что сделала? — удивилась Тилли.

— Вернула меня.

— Вернула тебя? — повторила Тилли. — Откуда?

— Не знаю. — Жозефина встала и ушла, оставив Тилли в недоумении. Но вскоре девушка стала прежней: острой на язычок и сообразительной. Тилли забыла об этом случае, но через некоторое время произошло то же самое.

С недавних пор Тилли стало казаться, что между ними выросла стена. Она волновалась за Жозефину. И в это памятное воскресенье годы будто стерлись, изгнанные дикими криками, доносившимися из бывшей детской. Тилли вскочила, ей показалось, что там опять дети, и Жозефина закатывает истерику, потому что Вилли над ней подсмеивается. Но детей там давно уже не было. Теперь весь этот этаж занимал Вилли. Старая классная комната и игровая превратились в музыкальный салон — сын любил играть на фортепиано, и прекрасно владел скрипкой. Рядом находилась его спальня.

Комнату напротив, где когда-то спала Тилли, Вилли превратил в маленький музей, где каждый экспонат был сделан из бронзы, начиная от подсвечников и до маленьких фигурок животных. Тилли не разделяла это увлечение сына. А начало экспозиции положил дядя Неда Споука, тот самый, который учил Вилли бороться. На четырнадцатый день рождения Нед подарил Вилли бронзовую подкову на счастье, вот с нее и началась коллекция.

Когда наверху грохнуло что-то тяжелое, а крики Жозефины перешли в визг, Тилли выскочила из комнаты, и по лестнице взбежала на второй этаж. Непроизвольно она закрыла уши руками — вопли Жозефины и Вилли ужаснули ее. Ворвавшись в музыкальную комнату, Тилли остановилась и просто-напросто окаменела: посредине стояла Жозефина, разрывая на мелкие клочки ноты и разбрасывая их во все стороны.

— Прекрати! Немедленно прекрати! — Теперь и Тилли тоже закричала. — Жозефина, слышишь, прекрати немедленно!

Девушка тут же остановилась, но затем схватила лежавшую на пианино скрипку, размахнулась и швырнула ее так, что она ударилась о комод и разлетелась в щепки.

— Нет! Ты рехнулась. Сука. Слышишь? Ты — сука.

Тилли замерла и уставилась на сына. Вилли, стоя на коленях, шарил руками в поисках разбитой скрипки. Люк подарил ему инструмент на день рождения. Скрипка была прекрасной и стоила немало. Но не это заставило Тилли оцепенеть. Ее сын, ее мягкий и вежливый сын, назвал девушку, которую считал сестрой и любил, сукой. Тилли впервые слышала, чтобы он ругался.

Она повернулась к Жозефине, которая перебежала комнату и теперь стояла над Вилли. Не обращая внимания на присутствие Тилли, как будто та была невидимкой, девушка взвизгнула:

— Может быть, я и сука, но не такая как твоя свинарка и коровница. Ладно, я сука, а ты, Вилли — ублюдок. Глупый одноглазый ублюдок.

В жизни Тилли были моменты, когда гнев настолько поглощал ее, что она не могла отвечать за свои поступки, как в тот раз, когда она вцепилась ногтями в лицо Альваро Портеса. Вот и теперь она прыгнула вперед, схватила Жозефину за плечи и рывком швырнула на середину комнаты. Та еле устояла на ногах, а Тилли в бешенстве проорала:

— Не смей! Не смей так называть моего сына! Ты меня слышишь?

Жозефина как будто опомнилась, но гнев все еще пылал в ее глазах.

— Ну и что? — бросила она. — Он и есть ублюдок. Мало того, что он ничего не видит, так ты еще держала его в неведении насчет этого… да и других вещей тоже.

Тилли с ужасом смотрела на этот темный сгусток ярости, извивающийся от собственной злобы. И она толкнула ее с такой силой, что девушка упала бы, не ухватись она за край фортепиано. По другую его сторону стоял Вилли, держа в руках разбитую скрипку. Но он смотрел не на инструмент. Нет. Его лицо было повернуто, голова слегка наклонена — он пытался разглядеть две мутные фигуры.

Неожиданный приступ гнева, охвативший его, постепенно проходил, и теперь его охватывало чувство глубокой тоски и печали, причем горевал он не о себе и не о том, что услышал, а о двух женщинах, которых любил и которые сейчас ранили друг друга словами, потому что его мать кричала: