— Представляю, если бы они узнали… — проговорил Антон. Подумал: «Где сейчас Владимир Ильич?» Но даже и спрашивать не стал: чему-чему, а уж этому годы подполья его научили…
— Из предосторожности мы не писали, что «Рабочий и солдат» — орган «военки»: просто «ежедневная газета» РСДРП. Теперь съездом газета утверждена как центральный орган ЦК, та же «Правда».
— Мы на батарее так сразу и поняли, — кивнул Путко.
— Вот такие пироги, товарищ георгиевский кавалер, — не без гордости заключил Василий. — Ну а ты с какими гостинцами пожаловал?
Как и тогда, в марте, они незаметно перешли с «вы» на дружеское «ты».
— В Питере я проездом: сделал остановку для рекогносцировки. Держу путь в Москву — делегирован армкомом на какое-то Государственное совещание.
— Во-от оно что! — даже присвистнул Василий. Его светлые брови сошлись на переносье в узелок. — Это оч-чень важно и оч-чень нам нужно! Как раз сейчас Центральный Комитет вырабатывает тактическую линию по отношению к Московскому совещанию. И ты можешь оч-чень нам пригодиться! Пошли.
В передней Василий у зеркала достал из кармана косматый рыжий парик и натянул его на свой оселедец. Прилепил под нос пышные усы.
— Ну как, хорош? — обернулся к Антону. — Временные имеют желание и меня засадить в кутузку, да я не хочу задарма харчиться.
В парике, в макинтоше и с тростью в руке он стал неузнаваем. Даже походка изменилась — этакий столичный фат.
Путь был дальний, на Фурштадтскую. Наконец добрались.
— К сведению: эту квартиру мы снимаем у монахинь женской церковной общины, — подмигнул Василий. Он был в превосходном настроении.
Они поднялись по лестнице. В большой комнате — несколько человек. На столах — бумаги, стопки газет. С краю — самовар и чашки на латунном подносе, горка бутербродов, дым от папирос слоится под абажуром. Василий подошел к одному из мужчин, сидевших спиной к двери. Что-то сказал. Мужчина поднялся, обернулся, отодвинул стул.
Он был высок, неимоверно худ. Огромный лоб с поредевшей прядью, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос с нервно вырезанными ноздрями, узкая бородка. Мужчина вгляделся.
Но первым узнал Антон:
— Товарищ Юзеф!
— Товарищ Владимиров, да? Ну, вечер добры. Точнее — добро утро, — он кивнул в сторону окна.
Действительно, за стеклами уже светало.
— Так ты, оказывается, знаком с товарищем Дзержинским? — сказал Василий. — Тогда сам и выкладывай, куда направлен и зачем…
Теперь все сидевшие за столом обернулись и смотрели на Путко.
— Я — член комитета Двенадцатой армии Северного фронта, — сказал ой. Делегирован на Московское совещание…
Глава третья
5 августа
Антон вернулся на Полюстровский, в дом под вишнями, где сбросил вчера свой ранец, когда было уже полное утро нового дня.
— Так и не поспали, Антон… Владимирович? — глянула на него Наденька. — Я вам постелю. В маминой комнате.
Голос ее дрожал. В нем были и слезы, и обида, и в то же время какое-то благодарное облегчение.
— Ну что ж, часок у меня есть… — только сейчас он почувствовал, что устал. — Но в двенадцать хоть за ноги стащи, хорошо?
— Вода уже согрета, можете помыться с дороги. Девушка внесла в горницу таз, два ведра и вышла. Он с удовольствием стянул с себя пропахшую махрой и потом одежду, смотал со лба черный от пыли и засохших пятен крови бинт.
А когда проснулся, увидел в дверь комнатенки, что Наденька доглаживает его брюки, гимнастерка же, как накрахмаленная, висит на плечиках, сверкая крестами и белоснежным подворотничком.
— Который час, Наденька?
— А я и не глядела, — отозвалась она. Он посмотрел на ходики:
— Ах ты!.. Была б моим вестовым, на гауптвахту бы посадил!
Девушка принесла его одежду, сложила на стуле перед кроватью:
— Нательное потом выстираю, вот Санькино, в пору будет… Сейчас завтракать будем.
Антон с благодарной улыбкой кивнул. Она отозвалась открыто, смешное личико ее с короткой стрижкой засияло.
Через полчаса, отутюженный, бодрый и сытый, с венцом бинта на голове под фуражкой, он уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять первое задание, полученное от товарища Юзефа — члена ЦК Феликса Дзержинского.
Двое суток назад, в Вендене, в штабе армии, вместе с предписанием о делегировании его на Московское совещание, Путко получил еще и рекомендательные письма в питерские отделения «Союза офицеров армии и флота» и «Союза георгиевских кавалеров». Находясь все время на передовой, Антон не имел возможности узнать, чем они дышат, хотя при штабе их Двенадцатой армии тоже были недавно открыты такие отделения.
— И та и другая организации — опорные базы контрреволюции, — с интересом изучив рекомендательные письма, сказал Дзержинский. — Нельзя упустить столь великолепную возможность прощупать их изнутри. Фронтовик. Офицер. Кавалер. Делегат. И ни намека на вашу партийную принадлежность. Понятно? Вечером доложите о результатах.