Артистическая натура Александра Федоровича была подвержена быстрой смене настроений. Но меланхолия и пессимизм овладевали им редко. Над всеми предчувствиями, предощущениями ему светила в туманно-розовой мгле путеводная звезда. Он был рожден под знаком Тельца, в апреле, а это был знак огня, определявший характер сильный и властный, одаренный жизненной энергией, обладающий талантами государственного деятеля. Александр Федорович верил своему гороскопу.
— Так, значит, решительно настаиваете, дорогой Борис Викторович? Что ж, могу выразить лишь благодарность — я тоже одобряю аресты означенных лиц.
Он снова ткнул перо в императорскую чернильницу и размашисто подписал список.
Наденька уснула в своей боковушке, а Антон остался в горнице, чтобы дождаться все же ее брата Сашку.
Час назад он как мог постарался успокоить девушку: «Пойми, ты мне как родная… Ты не только сестра милосердия, ты как моя родная сестренка… Я всей душой благодарен тебе… Но благодарность — это не любовь, пойми…» Но разве можно что-нибудь объяснить?..
Девушка выплакалась на его плече и покорно ушла в свою комнатенку. О Сашке же сказала: «Он днюет и ночует на „Айвазе“, вернется домой аль нет не знаю…»
И вот теперь, отвалившись к стене и подремывая, Антон терпеливо ждал. Дождался. На крыльце затопало. Дверь распахнулась.
— А! Здорово, Антон Владимыч! Возвернулся? Опять побитый? — парень показал на его обвязанную бинтом голову.
— Пустяки. Ты-то как?
— Бастуем. Хозяева вообще завод на замок закрывать надумали. Так мы порешили: займем цехи и будем держаться насмерть. При Николашке и не такое бывало — выдюжим.
— Правильно. Сила в ваших руках. Твердо стойте на своем, — одобрил Путко. — А у меня к тебе все та же забота — сведи к товарищам по комитету. Я сам сунулся туда-сюда — никого найти не смог.
— Да, нашего Горюнова и многих других Керешка укатал в тюрьмы… Ничего, кровью харкать будет за это — придет час… А вас спровожу. Только айда зараз, а то времени у меня в обрез.
— Отлично! Мне и надо как можно скорей.
Антон натянул шинель. И они отправились по ночным улицам.
Сашка привел его в большой дом на Литовской. Позвонил. В неосвещенную прихожую вышел мужчина. Пригляделся:
— А, Антон-Дантон!
— Да никак Василий? — обрадовался Путко. — Все дороги ведут в Рим! Вы-то и нужны мне больше всего!
Они обнялись, как старые друзья.
— Коль так, прощевайте — у меня своих забот полон рот, — сказал Сашка, делая шаг к двери.
— Завтра явишься ровно в десять утра, — напутствовал его Василий, а когда дверь за парнем захлопнулась, сказал: — Наш. Молодой кадр. Связной городского и районного комитетов. — Повел Антона в комнату. — Ну, кто первым будет рассказывать?
— Вы, конечно… У меня там что? «По пехоте противника, прицел сто огонь!» А вот вы тут наварили каши.
— Это уж точно!
И Василий начал рассказ обо всем, что произошло в Петрограде с июльских дней.
— Наиглавнейшее — состоялся съезд партии. Только вчера закончился.
— Что же решили?
— Обсудили положение в стране и наметили курс. Вот, прочти «Манифест» съезда, — он протянул листок, отгектографированный, как те давние подпольные прокламации. Антон начал внимательно читать: