Заговор генералов

На "герцоге Ольденбургском" ворона не выдержала, прянула с ветви. Николай выстрелил. Удовлетворенно опустил ружье. Вот так бы наповал – всех врагов, внешних и внутренних...

– Разрешите, ваше величество? – прервал ход его размышлений дворцовый комендант Воейков, входя в кабинет. За ним в проеме двери виднелась фигура дежурного адъютанта с рулоном карт в руках. Царь понял, что наступило время утреннего доклада. Молча кивнул.

Адъютант с помощью казака-конвойца укрепил на стене листы карты-десятиверстки всего театра мировой войны – от Восточного фронта до Западного, от Атлантики до Палестины и Африки. Затем комендант и остальные вышли, а в кабинете появился генерал Алексеев, начальник штаба верховного главнокомандующего.

Ясно и четко, читая по листкам, он начал доклад. Полированная указка заскользила с самого верха, с Северного фронта, от Рижского залива и Двины, вниз, к Карпатам, затем перескочила на Кавказ.

Сюда, в тихий местечковый Могилев, в Ставку война докатывалась лишь шелестом сводок, постукиванием аппаратов Юза и вкрадчивыми голосами немногих высокопоставленных лиц, допускаемых в кабинет царя. То, что в армиях, в засыпанных снегом окопах в сию минуту находилась половина всего трудоспособного мужского населения державы, Николай знал по отвлеченной цифре – четырнадцать с половиной миллионов. Будь эта цифра иной – скажем, десять или двадцать миллионов, – он бы не удивился, не огорчился и не обрадовался: ему было все равно. Недавно Алексеев составил сводку потерь русской армии с начала войны по декабрь нынешнего, шестнадцатого года. Убитых, раненых, контуженных, пострадавших от газов и пропавших без вести оказалось почти семь миллионов. По сведениям противоборствующей стороны, потери неприятеля составили четыре миллиона. Выходило: без малого по двое русских на каждого немца или австрийца. Ну и что? Россия куда обширней территориями и богаче населением.

– Как много мужчин призывного возраста у нас еще не под ружьем? прервал докладчика царь.

– Пятнадцать миллионов, ваше величество, – неожиданный вопрос не застал начальника штаба врасплох. – Однако из них два миллиона – в занятых противником областях, пять миллионов подлежат освобождению по физической неспособности и три миллиона освобождены для нужд промышленности, транспорта и прочих государственных надобностей.

– Два... пять... три... Десять. Значит, еще пять миллионов подлежат мобилизации? Недурно, недурно! Шапками можем закидать!..

Генерал промолчал. Маленький, сухонький, с лысой, похожей на шаббазскую дыню головой – такие присылал к государеву столу эмир Бухары, Михаил Васильевич Алексеев был начальником штаба, любезным верховному главнокомандующему. Он ни в чем и никогда не перечил. Весьма усердный, с зари до зари копошился в бумагах и никогда ни о чем не просил. В свою очередь и Николай ни в какие дела штаба не вмешивался, оставив на свое усмотрение лишь одно – назначения личного состава. Ему казалось, что война не ведомыми никому из земных существ путями катится и катится, а к чему прикатится – одному богу ведомо. На него и должно уповать. И ежедневные доклады были лишь проформой, докучливой обязанностью. Так уж положено: начальник штаба говорит – верховный главнокомандующий слушает.

На протяжении всех трех столетий существования династий среди Романовых не было ни одного штатского. Цесаревичи – наследники престола – и великие князья надевали гвардейские мундиры едва ли не в колыбели, и посему каждый верил в себя как в прирожденного военачальника и полководца. Николай же, перебирая в уме предшествовавших ему от тринадцатого колена императоров всероссийских, набирал себе заслуг более, чем остальным: сызмальства не было у него иных привязанностей, кроме армии, и отдохновение от обременительных государственных забот находил он только на плацах и биваках.

Правда, то были плацы парадов и смотров да биваки маневров с "чаепитиями" в шатрах с гербом.

К первой своей войне, русско-японской, он относился просто как к досадной оплошности – благо велась она далеко. В памяти его осталась не столько она, сколько порожденные ею страшные годы смуты. В последнее время до царя доходит: приближенных снова пугает призрак пятого года, ропот по губерниям, забастовки по заводам. Не может того быть!

Он даже притопнул от досады. У него пятнадцать миллионов солдат! Какие смутьяны устоят перед преданным ему войском?..

Алексеев закончил доклад, отложил указку:

– Разрешите, ваше величество, огласить всеподданнейшую просьбу генерал-адъютанта Иванова?

– Что там еще? – царь недовольно вскинул голову: он не любил, когда к нему обращались с просьбами.

Начальник штаба поднес к близоруким глазам плотный лист: