Заговор генералов

Императорский поезд, вышедший на рассвете из Могилева, катил, опережая эшелоны карательной экспедиции, в Царское Село, держа путь через Оршу, Смоленск, Вязьму, Ржев... Все было привычно: пустынные перроны с ожидающими, встречающими и провожающими чинами администрации, армии и полиции, распорядок дня, сама скорость движения.

Ходатайство, полученное от генерала Алексеева уже в дороге, Николай близко к сердцу не принял: уж на кого, на кого, а на лояльность первопрестольной он мог заведомо положиться. Москва – истинно преданное сердце империи. Но повеление об осадном положении дал охотно (он вообще любил вводить по России осадные, чрезвычайные, военные и иные положения), даже присовокупив, что власти должны запретить хождение по улицам после восьми часов вечера и до семи часов утра, "кроме служебной необходимости". Вспомнил: завтра, первого марта, в белокаменной положено быть панихиде по деду, "в бозе почившему" от бомбы смутьянов, и посему дополнительно повелел "в барабаны по Москве не бить и музыке не играть".

Уже из Вязьмы, после обеда, царь передал по телеграфу Алике: "Мыслями всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и спокойно. Много войск послано с фронта". А заключая впечатления дня, подвел его итог в неизменном своем дневнике:

"28-го февраля. Вторник.

Лег спать в 3 1/4, т. к. долго говорили с Н.И. Ивановым, кот. посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилева в 5 час. утра. Погода была морозная солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час".

А в этот час царскосельский дворец окружили революционные солдаты. Дворцовые караулы никакого сопротивления не оказали. Лейб-гвардейцы стрелкового полка сами, едва узнав о восстании в столице, надели на шапки красные банты. За ними последовали и другие царскосельские части. В государевом конвое, собственном его императорского величества сводном полку, в дворцовой полиции, гвардейском экипаже не оказалось ни одного, кто бы сделал хоть один выстрел. Наоборот, все устремились навстречу повстанцам.

Солдаты с красными бантами вошли во дворец. В дверях покоев им преградила путь Александра Федоровна. Бледно-зеленое лицо ее было искажено гримасой ненависти.

Никто не знал, что же делать дальше. Ограничились тем, что у всех выходов из дворца выставили часовых.

Но в это же время по линиям железных дорог неслись донесения – из Двинска, Минска, Синявки, Креславки, Луцка: грузятся пехотные полки, батареи, кавалерия, гвардейские части... Головные эшелоны уже прошли Псков. Начальник кавалерийской дивизии князь Трубецкой доносил флигель-адъютанту Иванову: "В 16 часов выбыл со станции Минск с эшелонами".

Глава четвертая. 1 марта

1

Антон не напрасно понадеялся на брата Наденьки. Правда, днем никого разыскать не удалось – все были на том берегу, в центре Питера, да и сам Сашка, наспех перекусив, умчался выполнять поручение, добывать какие-то листовки.

Вечером вернулся ошалело возбужденный, с сияющими глазами и повел. Девушка отправилась с ними. Как ни уговаривал Антон, она не прилегла поспать после дежурства: хлопот по дому с уборкой, стиркой и готовкой хватило до самых сумерек. Лицо ее осунулось, под глазами синие круги.

– Куда же ты с нами?

– Вы еще слабый, за вами нужно ухаживать, – упрямо ответила она.

Каково же было удивление Путко, когда Сашка от первого ко второму, от второго к третьему, по известной, давно испытанной самим Антоном цепочке, в конце концов, уже ближе к полуночи, привел его в дом на Кушелевке, где жил Иван Горюнов – тот самый рабочий с Металлического, которого утром спрашивал Антон у заводских ворот и который был одним из учеников его кружка еще в пятом году!.. В первое мгновение Путко даже не поверил: из тощего, тонкорукого подростка Горюнов вымахал в широкоплечего детину-усача. И Ваня не признал своего учителя. Да, если посмотреть его глазами, то как мог и он сразу слить воедино облик вихрастого, восторженного и робеющего перед фабричными агитатора-студента с хромоногим мужчиной, чья борода была уже проморожена сединой?..

И все же:

– Ванька!

– Неужто Мирон?.. Обнялись.

– Вот ты какой стал!

– А тебя, слыхивал, тю-тю, куда Макар телят не гонял. Беглый? Шинель и костыль для маскировки?

Нет, с фронта, из лазарета. Можешь теперь не Мироном, а по-настоящему, Антоном... Рассказывай!

Но поговорить по душам не удалось: в дом Горюнова врывались без стука, без "здравствуй-прощай" люди. Требовали, спрашивали, вызывали.

– Шарики-ролики в башке ходуном ходят, – оправдывался, возвращаясь к гостю, Иван. – Хлеб выпекать надо, на голодуху долго не протянешь. Оружие добывать надо. Трамвай пускать надо. Ухо востро держать надо!.. Вчера-позавчера меньшевиков да эсеров у нас на Выборгской слыхать не слыхивали, ни гу-гу, как мыши в подполе сидели, когда сверху кот Николашка ходил. А нонче расхрабрились, кричат-агитируют на каждом углу! Но у нас на Выборгской ихний номер не выгорит!..

Снова его требовали куда-то.