Заговор князей

Филиппа наперебой поздравляли — он стал героем всего войска, и каждый хотел с ним «хотя бы по глотку», но он отказывался, так как чувствовал, что и так выпил больше чем за всю предыдущую жизнь, — в голове шумело, и ноги не слушались.

Он побрел в свой шатер и стал укладываться.

— Можно, Филипп Алексеевич, — заглянул десятник Олешка Бирюков.

— Заходи, — сонно сказал Филипп. — Чего тебе?

Широко улыбаясь, Олешка положил к ногам Филиппа довольно тяжелый мешок, в котором что-то брякнуло.

— Вот, — гордо сказал он. — Сегодня знатная добыча.

— Что это? — удивился Филипп.

— Как что? Твоя доля, — удивился Олешка. — Ну и воеводы, сам знаешь.

— Не знаю, — сказал Филипп, — я впервые это… Сотником… А что — так положено?

— Ясно дело! — ухмыльнулся Олешко. — Это ж военная добыча! А для чего ж воюем?

— Как, — не понял Филипп, — я думал это… Помочь…

— Ну да, конечно! А как же! Помочь оно надо, ясно дело! Но мы то с войны тоже должны что-то иметь, так ведь? Вон покойный Петров, царство ему небесное, первым делом в мешок заглядывал, да все приговаривал — мало, мол, собрали, сучьи дети, глядите у меня! И точно бывало — заныкивали то да се. Но с тобой, Филипп Алексеевич — Боже упаси — ни-ни! Тебя все у нас уважают — самое лучшее собрали — сам увидишь. Так-то. Ну, я пошел.

Он поклонился и вышел.

Филипп протрезвел.

Он осторожно открыл мешок и заглянул внутрь.

Там лежали вперемешку золотые и серебряные монеты, медальоны, броши, перстни, застежки и пуговицы, иконки, украшенные драгоценными камнями, золотые крестики и распятия, казалось, еще хранящие тепло шей, с которых были сорваны, хотя, конечно это только казалось, потому что некоторые из них были в крови, густой, засохшей и черной.

Филиппу стало не по себе.

Он быстро встал и вышел.

— Еще не спишь, герой? — весело хлопнул его по плечу сильно выпивший князь Оболенский. — ну ты был молодцом! Ты наверно, один сотню ливонцев нарубил — он расхохотался и, размахивая руками, стал показывать, как рубил ливонцев Филипп — Рррраз — щитом! Ррраз — булавой! Я доложу о тебе великому князю! Да-да, непременно! — Вдруг он стал серьезным. — Тебе принесли воинскую добычу?

— Да, — смутился Филипп, — но я…

— Сегодня я тебя жалую за твои героические заслуги своей долей — все твое! И даже не спорь — все твое! У тебя жена, дети есть?

Филипп машинально кивнул.

— Вот порадуешь! Ну, спи, отдыхай! О делах воинских поговорим завтра!

Он, пошатываясь, удалился.

Филипп вернулся в шатер и некоторое время смотрел на мешок. Потом он взял его положил в угол и лег.

Но сон почему-то не шел.

Особенно вспоминались распятия, крестики и иконки.

Филипп помолился, сжав в ладони образок, пересланный ему Настенькой, но сон все равно не шел.

Он встал, взял тяжелый большой щит великого магистра и накрыл им мешок.

Сразу стало легче.

Теперь мешка не видно было — только щит.

Но ведь воевода прав.

Настенька, конечно, очень обрадуется, если он вернется с войны богатым.

А дети, которых обязательно будет много — им тоже нужно будет что-то после себя оставить…

Он представил себе Настеньку, окруженной целой толпой детишек и постепенно успокоился.

Потом уснул.

Ему снились подвиги.

Глава десятая ОЗАРЕНИЕ БРАТА ТРОФИМА

— Матушка, матушка, смотри, как я еще умею! — закричал пятнадцатилетний Ерема и исчез с головой в проруби.

— Господи, что он вытворяет! — в сердцах воскликнула Ульяна, собирая, начинающее твердеть на морозце только что прополосканное в проруби белье, — Ефим, скажи ему, чтоб перестал! Ну, где это видано — мальчишке зимой в проруби нырять!

— Успокойся, Ульяна, — Ефим Селиванов помог ей нагрузить белье на саночки. — Ничего ему не будет — он всю зиму так закаляется — ну и пусть, здоровее будет.

— А коли потонет, аль застудится насмерть?

— Ладно, брось, уж нас-то с тобой он точно переживет!

Запыхавшийся Ерема с шумом вынырнул из проруби.

— Матушка, отец, я до самой середины речки доплыл подо льдом и обратно вернулся! — Он выкарабкался на лед, накинул на себя заранее приготовленную шубу, а ноги сунул в валенки и догнал родителей, — мать тащила санки с бельем вверх по крутому берегу, отец подталкивал их сзади.

Поднявшись на берег, Ерема огляделся. Конечно, Мухавец не такая уж широкая речка и летом он без труда переплывал ее туда и обратно несколько раз, но зимой, да подо льдом, доплыть и вернуться это уже то, чем можно будет похвастаться перед тришинскими мальчишками! Пусть еще кто так попробует! Жаль, только, зима кончается, — лед хоть и толстый еще, но уже подтаивал сверху несколько раз — еще две три недели — и весна начнется!

Красивый зимний пейзаж открылся перед Еремой.