— Нет, к сожалению. Матушка заказала перстень в Литве… Это было давно.
— Я понимаю, — улыбнулся Медведев. — А нельзя ли взглянуть на него поближе?
— Конечно! Пожалуйста! — охотно согласился Аркадий и взялся за перстень правой рукой.
— Ох, — с сожалением сказал Аркадий, — этот перстень, кажется, так врос, что придется оторвать палец, — виновато улыбнулся он.
— Ну что ты, ни в коем случае! — Медведев сделал вид, что остановил Аркадия. — Иначе воевода Патрикеев мне этого не простит — он очень ценит тебя.
— Кстати о Патрикееве! — вдруг спохватился Аркадий. — Я приготовил для него очередное послание с очень важными сведениями. Они касаются пропавших сокровищ архиепископа Феофила.
— Я передам твое послание немедля, — сказал Медведев, — А что, у архиепископа были сокровища?
— Огромные! — сказал, вставая от стола Аркадий. — И, возможно, мне удалось нащупать их след. Будь добр, подожди меня здесь несколько минут… Я поднимусь в свою комнату и принесу тебе послание… Я живу с отдельным входом… — Добавил он, — У купца — юная дочь… И…
— Да-да, понятно, я подожду, — охотно согласился Медведев.
Как только Аркадий вышел Василий бросился к двери и приоткрыл ее.
В темной прихожей на лавке за небольшим столом сидел купец и при свете лучины читал псалтырь.
— Что-нибудь нужно? — спросил он.
— Скажи-ка, Онуфрий Карпович, а где комната твоего жильца?
— Да вон выйти, дом обойти, а с той стороны вход отдельный — я покои там в наем сдаю. Аркадий только что туда пошел. Сказал, сейчас вернется.
— Ага, спасибо, — успокоился Василий, вернулся в горницу и стал ждать.
…Как только Медведев скрылся в доме, слуги купца вежливо, но с опаской предложили Ивашке и Алеше напоить и накормить лошадей на конюшне. Юноши охотно согласились а, видя их доброжелательность и уважительное поведение, слуги успокоились. Хромой увел лошадей, а добродушный лысый толстяк пригласил ребят в людскую и угостил их знаменитыми новгородскими щами.
Щи принесла юная краснощекая девица, при виде которой Ивашко прямо обомлел.
— Любаша? — полувопросительно-полувосхищенно произнес он, вставая.
— Да, а откуда ты меня знаешь, — зарделась удивлением девушка, — разве ты новгородец?
Ивашко покраснел и растерялся.
— Он хочет сказать, что слава о твоей красоте докатилась до самой Московии, — выручил смутившегося друга Алеша.
— Да ну вас! — хихикнула девушка, — Кушайте лучше! Говорят, у вас там бедность, не чета нашему Батюшке Новгороду, потому и грабите нас все время.
— Мы не грабим, — обиделся Ивашко.
— Мы служим нашему хозяину, с которым сюда приехали, а он не из войска — он вольный дворянин великого князя. — Добавил Алеша.
— А тогда зачем вы здесь? — удивился лысый толстяк.
— Дела у нас, — важно сказал Ивашко и посмотрел на Любашу.
Она хихикнула в кулак и отвернулась.
…Сотник Дубина еще не успел отогреться у костра, как ему сообщили, что его хочет срочно видеть какой-то монах. Дубина чертыхнулся, но пошел, — а вдруг — тот самый.
Так и оказалось.
Монах показал ему московскую охранную грамоту, подписанную Патрикеевым, а затем отвел в сторону и взволнованным шепотом сообщил, что если он, Дубина, хочет отличиться и заслужить благодарность наивысшего воеводы Московского, а быть может, и самого великого князя, то сейчас как раз такой случай, потому что в эту минуту в доме купца Манина находится самый главный новгородский заговорщик, который пришел с двумя вооруженными людьми, чтобы убить его, Аркадия, за то, что он помогал Москве. Этот заговорщик имеет подложную московскую грамоту, очень опасен, живым ни за что не сдастся, а потому надо послать хороших, опытных людей, и он, Аркадий, советует сразу убить его, потому что награда за его голову, одинаковая, что за живого, что за мертвого, а зачем лишние жертвы?
В другое время сотник Дубина, может быть, отнесся бы настороженнее к этому предложению, но мысль о том, что неожиданно представляется удобный случай избавиться, наконец, от десятника Козела и всего этого сброда, который ему подсунули, полностью затмила его ум.