— Она безусловно прелестна, так прелестна, что если бы принц Анжуйский получил отказ — что очень возможно — от этой кокетки, нашей сестры, как мы ее называем из уважения к ее летам и ее королевскому сану, от Елизаветы Английской, мы были бы готовы утешить его в этом разочаровании, отдав ему руку самой прекрасной принцессы нашего времени. Ее красота вознаградит его за неудавшуюся попытку обрести могущество. Что вы на это скажете, сеньор?
— Умоляю вас, сударыня, не требуйте от меня ответа на этот вопрос, — сказал кавалер смущенным голосом, — и чистосердечно признаюсь вам, что если предметом нашего разговора должен служить союз принца Анжуйского с Эклермондой, то я, принимая сам глубокое участие в судьбе этой прекрасной принцессы, не в состоянии высказать беспристрастного мнения о том, благоразумен или нет этот союз, и вынужден, с вашего позволения, устраниться от дальнейшего разговора на эту тему. По своей красоте Эклермонда достойна руки какого угодно принца в Европе, на долю которого выпало бы это счастье.
— Это ваше мнение, сеньор? — весело сказала Екатерина. — Что сказали бы вы, если бы мы изменили сан и имя будущего супруга? Что сказали бы вы, если бы мы заменили Франциска Валуа Винцентом Гонзаго, принцем Мантуи? Более нравится вам этот союз или нет?
— Ваше величество, — пролепетал кавалер.
— Хорошо ли мы угадали вашу сокровенную мысль? Разве вы не любите эту молодую девушку?
— Более жизни.
— В таком случае она ваша, мы ее вам отдаем и кроме того, дадим ей такое приданое, какое не в состоянии дать фамилии д'Эст или Фарнези.
Глубокий вздох был единственным ответом кавалера. Истолковав его молчание согласно своему желанию, королева продолжала:
— Помогите нам советом и делом возвести принца Анжуйского на престол его брата, и Эклермонда послужит вам наградой.
— Итак, — с горечью отвечал кавалер, — самая благородная кровь Франции будет служить наградой измене.
— Мне странно слышать от вас подобные слова, принц, — отвечала Екатерина. — Неужели мы в вас ошиблись? Неужели мы вскормили тайного врага? Неужели вы обманывали нас и в своих депешах, и в этих письмах? Отвечайте нам, сеньор Винцент. С кем говорим мы? С союзником принца Анжуйского или с тайным другом Генриха? С другом принца, стремящегося к власти, или с орудием монарха, близкого к падению?
— Вы говорите с человеком, который думает, действует и говорит свободно, без страха, сударыня, с человеком, который добивается почестей честными средствами, и рука которого отвергла бы скипетр Франции, если бы его надо было добыть ценой измены. Ваш заговор против Генриха, ваше величество, какое бы название вы ни придавали ему, все-таки есть измена.
— Мы не будем ссориться с вами из-за терминов, принц, — холодно сказала Екатерина. — В наших глазах слова — средство, прикрывающее ложь, и чем человек честнее, тем менее мы его опасаемся. И поэтому вы можете сколько вам угодно называть наш заговор изменой — пока будете исполнять в нем роль главного злодея. Но довольно об этом. Вы говорите, что любите принцессу Конде. Поддержите принца Анжуйского в его предательских замыслах, как вам угодно их называть. Возведите его на престол, и она послужит наградой за оказанные вами услуги.
Екатерина остановилась, устремив в ожидании ответа свой орлиный взор на кавалера. Но он молчал. Хотя и казался сильно взволнованным.
— Что означает это молчание? — гневно вскричала, вставая, королева. — Вы не принимаете нашего предложения?
— Я не могу принять его, ваше величество.
— Что?
— К несчастью, существует препятствие…
— Ваша страсть к этой девчонке, этой джелозо, не так ли? Клянусь Богородицей, здесь есть колдовство. Руджиери, тебе пора приступить к заклинаниям, надо рассеять ее чары. Принц, — продолжала она строгим голосом, — обдумайте наше предложение. Мы будем ожидать ваш ответ до завтрашнего утра. До тех пор храните переданную нами тайну в сокровеннейших изгибах вашего сердца. Не доверяйте ее даже вашему духовнику. Вы теперь догадываетесь, ради чего мы пригласили вас на это свидание и сообщили вам тайну рождения Эклермонды. Мы прочитали эти бумаги, свидетельствующие о ее знаменитом происхождении. Вы убедились, что она дочь Генриха Бурбона. Теперь положим эти бумаги на хранение в эту шкатулку. Сказав это, Екатерина протянула руку за бумагами.
— Умоляю вас, сударыня, подождите одну минуту, — отвечал кавалер, удерживая бумаги и снова жадно пробегая их содержание.
— Вы можете прочитать их завтра на свободе, — возразила королева, — сегодня же займитесь той, которой вы так интересуетесь.
В эту минуту, прежде чем Екатерина успела взять обратно пакет с бумагами, комната погрузилась во мрак. Карлик, приблизившись к ним незаметно ползком, по знаку Руджиери внезапно загасил лампу, висевшую над их головами.
— Дайте письма, — сказала Екатерина настоятельным голосом, и в ту же минуту кавалер положил ей в руку бумаги, которые она приняла за свой пакет.