Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

— Без согласия ее брата и даже без ее собственного, — отвечала Екатерина. — Не думаете ли вы, что одобрение принца Конде необходимо для утверждения союза, решенного Екатериной Медичи? Мы отдадим ее тому, кто нам окажет наибольшие услуги, а не тому, кто придется по вкусу ей или Генриху Бурбону. Выбор этого последнего может пасть на кого-либо из враждебных нам предводителей протестантской партии, между тем как она, если бы вздумали считаться с ее желанием, высказывалась бы, вероятно, в пользу этого молодого заносчивого шотландского искателя приключений, жизнь которого зависит теперь от одного нашего слова и который, как нам передавал Руджиери, уже осмелился ухаживать за ней.

— Это потому, ваше величество, что ему не был известен сан принцессы, — отвечал кавалер. — Как ни велико честолюбие Кричтона, я не могу допустить, что, зная о высоком происхождении Эклермонды, он осмелится добиваться ее руки.

— Он уже добивался благосклонности нашей дочери Маргариты Валуа, а тот, кто так высоко парит в амурных делах, не удовольствуется в любви порханьем по земле. Вы не понимаете характера этого шотландца, сеньор. Мы его лучше знаем. Его господствующая страсть — честолюбие. Он во всем стремится к превосходству, и если бы мы освободили его из заключения и открыли ему тайну, которую мы вам сообщили, первым его делом было бы начать еще с большей настойчивостью ухаживать за принцессой.

— В этом отношении, я уверен, ваше величество, что вы несправедливы к нему.

— Как бы то ни было, — сказала Екатерина, — мы ему не предоставим такого случая. Кричтон принадлежит к числу тех людей, которых следует уничтожить, пока они еще не достигли известной высоты. Возвысить его — значило бы подвергать опасности нашу собственную власть. Генрихом, как вы сами знаете, управляют его любимцы, а любимцами управляет теперь Кричтон. Его ум, его храбрость, его разнообразные и необычайные таланты уже предоставили ему неограниченное влияние при дворе, который так легко ослепить подобными качествами.

— И это единственные недостатки, в которых вы упрекаете Кричтона? — спросил кавалер.

— Нет, — отвечала Екатерина, — есть еще один, важнее всех прочих.

— Умоляю ваше величество назвать его.

— Он неподкупной честности, — сказала Екатерина. — Если бы он не был таков, то мог бы служить нам самым подходящим для наших намерений орудием, но теперь он составляет для нас препятствие.

— Которое будет скоро устранено, — важно отвечал кавалер. — Позвольте переменить предмет нашего разговора и возвратиться снова к той, о которой говорили первоначально.

— К принцессе Конде? — отвечала Екатерина. — Да, вы правы, вы видели ее сегодня вечером в Лувре, сеньор, и мне было бы приятно узнать ваше мнение о ее наружности. Как вы находите, может ли ее красота выдержать сравнение с красотой наших итальянских дам? Что вы об этом думаете?

— Она не имеет себе равной ни в Италии, ни в другом месте, — отвечал со вздохом кавалер.

Екатерина улыбнулась.

— Мария Стюарт, — сказала она, — на которую так похожа Эклермонда, в полном блеске юности и красоты — в ту пору, когда стены Лувра оглашались вздохами ее бесчисленных обожателей, когда все рыцарство Европы спешило ко двору Франции, чтобы добиться одной ее благосклонной улыбки, не была так прекрасна, как Эклермонда.

— Я охотно этому верю, — отвечал с грустью кавалер. — Я сам видел несчастную королеву Шотландии, и ее красота, как она ни удивительна, никогда бы не могла сравняться с красотой Эклермонды.

Екатерина снова улыбнулась и весело продолжала разговор:

— Она безусловно прелестна, так прелестна, что если бы принц Анжуйский получил отказ — что очень возможно — от этой кокетки, нашей сестры, как мы ее называем из уважения к ее летам и ее королевскому сану, от Елизаветы Английской, мы были бы готовы утешить его в этом разочаровании, отдав ему руку самой прекрасной принцессы нашего времени. Ее красота вознаградит его за неудавшуюся попытку обрести могущество. Что вы на это скажете, сеньор?

— Умоляю вас, сударыня, не требуйте от меня ответа на этот вопрос, — сказал кавалер смущенным голосом, — и чистосердечно признаюсь вам, что если предметом нашего разговора должен служить союз принца Анжуйского с Эклермондой, то я, принимая сам глубокое участие в судьбе этой прекрасной принцессы, не в состоянии высказать беспристрастного мнения о том, благоразумен или нет этот союз, и вынужден, с вашего позволения, устраниться от дальнейшего разговора на эту тему. По своей красоте Эклермонда достойна руки какого угодно принца в Европе, на долю которого выпало бы это счастье.

— Это ваше мнение, сеньор? — весело сказала Екатерина. — Что сказали бы вы, если бы мы изменили сан и имя будущего супруга? Что сказали бы вы, если бы мы заменили Франциска Валуа Винцентом Гонзаго, принцем Мантуи? Более нравится вам этот союз или нет?

— Ваше величество, — пролепетал кавалер.

— Хорошо ли мы угадали вашу сокровенную мысль? Разве вы не любите эту молодую девушку?

— Более жизни.