Заговор королевы (Оформление Н. Лазинской)

— О! — кричал Оборотень. — Не спешите, прекрасный рыцарь, вы достигнете земли без особых усилий и гораздо скорее, чем думаете.

— Ты сам определил свою участь, негодяй, — вдруг раздался позади него пронзительный голос Шико. — Ага. — продолжал, смеясь, шут, пока гигант, которого он толкнул со всего размаха, катился по карнизу. — Не так скоро! Не так скоро!

— Черт побери тебя, проклятый! — вскричал Каравайя, бросаясь на шута с намерением столкнуть его вслед за гигантом. — Пословица гласит: прежде посмотри, а потом скачи.

Однако не успел он произнести эти слова, как очутился в руках виконта Жуаеза, который внезапно появился наверху.

Оборотень пробовал было удержаться за верхний выступ, потом за стены колонны, но безуспешно. Тяжесть тела еще более ускоряла его падение. Он упал головой вниз, его череп разбился об острый выступающий край плинтуса, а туловище неподвижно застыло на мостовой, в то время как Кричтон достиг земли живым и невредимым.

— Клянусь своей щелкушкой! — закричал сверху Шико Кричтону, — вы затмили своими подвигами самого Гаргантюа.

Но Кричтон был слишком увлечен борьбой, чтобы обратить внимание на слова шута. Ему приходилось защищаться от людей Гонзаго, старавшихся захватить итальянку.

В эту минуту с колонны раздался звук рога, и с полдюжины солдат, принадлежавших полку виконта Жуаеза, окружили сражающихся.

— Именем короля, положите оружие! — закричал сержант, командовавший солдатами. — Кавалер Кричтон, именем его католического величества Генриха III объявляю вас нашим пленником.

— Где ваш начальник? — гордо спросил Кричтон. — Я сложу оружие только перед ним.

— Я здесь, друг мой, — закричал Жуаез с колонны, — и радуюсь, что вы в безопасности. Я сейчас приду к вам и расскажу все в подробностях. Но пока оставайтесь моим пленником. Ваш противник Гонзаго добровольно сдался в мои руки.

Мы не будем приводить восторженные слова Огильви и Блунта. При этом первый из них проявил такое сильное желание облегчить своего друга от прекрасной ноши, что тот охотно отдал ее под его попечение. Ученик Кнокса смотрел на девушку с восхищением. В то время как он держал ее в своих объятиях, сердце его наполнилось странными и непонятными ощущениями.

— А! — вскричал вдруг Кричтон, обращаясь к Блунту. — Твоя собака пришла к тебе?

— Вот она, — отвечал Блунт, лаская Друида. — Его слегка ранили во время сражения. Мой бедный товарищ, пуля из мушкета оцарапала его бок.

— Его туловище было обвязано шарфом, у тебя этот шарф? — спросил Кричтон.

— Я ничего не видел, — отвечал Блунт, пораженный этим вопросом.

— Шарф! — вскричал Огильви. — Не был ли в нем завернут пакет?

— Да, — отвечал Кричтон, — вы его видели?

— Он здесь, — сказал Огильви, передавая девушку Кричтону и бросаясь вперед. — Вот шарф, — вскричал он, — и бант из лент, но пакет исчез.

— Поищи хорошенько, ты, может быть, не заметил его.

— Я его нигде не могу найти, — отвечал Огильви после тщетных поисков.

— О! — вскричал с отчаянием Кричтон. — Итак, все мои усилия ни к чему не привели! Едва я успел найти эти драгоценные бумаги, как снова лишился их.

КНИГА ТРЕТЬЯ Глава первая HIC BIBITUR

В десятом часу следующего дня внутри Сокола — маленького, но очень посещаемого кабачка на улице Пеликана, который славился великолепием вин и красотой хозяйки, — царили шум и веселье.

Столы ломились от закусок, скамьи — от посетителей.

Меню включало все мыслимые блюда, употреблявшиеся на завтрак в Париже в XVI веке, — от байонского окорока и болонских сосисок до сладкого собачьего супа. Толпа посетителей отличалась разнообразием лиц и характеров, тут были и пьяницы-студенты (французские студенты всегда оказывали большую поддержку кабакам), и клерки, и мушкетеры в кафтанах из буйволовой кожи, и солдаты швейцарской гвардии.

Звон тарелок и бутылок смешивался со смехом и криками веселой компании и короткими, быстрыми ответами прислуги.

Воздух был насыщен запахом табака, или королевской травы, как его называли в то время, перца и чеснока. Стаканы с вином утоляли жажду, которую весьма естественно вызывали соленые закуски, о которых мы говорили, и в это утро было предложено немало тостов в честь прекрасной Фредегонды, божества, царившего в кабачке Сокола.

Сказав, что вина Фредегонды пользовались всеобщим уважением, мы повторили бы мнение всех студентов Парижского университета, карманы которых были еще не полностью лишены необходимого презренного металла. Точно так же, утверждая, что красота хозяйки Сокола вызывала всеобщее восхищение мы лишь повторили бы слова всех веселых ландскнехтов и гасконских капитанов д'Эпернона, пики которых часто прислонялись к дверям кабака.

По этой причине половина пьющего Парижа собиралась в Соколе. Это было местом сбора любителей хорошего вина и женской красоты.