Заговор Локкарта. Любовь, предательство, убийство и контрреволюция в России времен Ленина

За два с половиной года до начала Первой мировой войны он познакомился со многими царскими чиновниками. В то же время его учитель русского языка, либеральный диссидент, представил Локкарта и критикам режима: ведущим членам некогда радикальной, но все более умеренной конституционно-демократической, или кадетской, партии и партии социал-революционеров, все так же настроенной на проведение крестьянской революции, но отныне включавшей в свои ряды не только популистов, но и различных враждебно настроенных и потому противоречащих друг другу либералов, городских интеллектуалов и социалистов всех мастей. Эти зачастую яркие персонажи нравились ему не больше, чем апологеты царя, и они отвечали ему тем же. Он подружился со своим соседом, Михаилом Челноковым, московским городским головой и членом партии кадетов. Живой, уверенный в себе и хорошо осведомленный молодой Локкарт вращался в кругах городской элиты. В культурном плане он не был снобом: его очаровывала цыганская музыка, его пленяли кабаре. Вскоре он уже хорошо говорил по-русски⁸. Когда в начале 1913 года к нему приехала жена, он уже совершенно обрусел.

В довершение этого волшебного периода Джин забеременела. Она должна была родить 20 июня 1914 года. То, что вскоре произошло, разрушило все ожидания. 21 июня Джин потеряла ребенка в родах. Это чуть было не стоило ей жизни, и она долго лежала в больнице, в жалких условиях, что стало тяжелым испытанием для обоих родителей. Ровно через неделю после смерти их младенца сербский националист Гаврило Принцип в Сараево убил наследника австрийского престола Франца Фердинанда. Когда Австрия решила наказать Сербию, Россия пришла на выручку славянскому «младшему брату». В ответ Австрию, своего союзника, поддержала Германия. Это вовлекло в конфликт Францию и Великобританию: они поддержали Россию как участницу Антанты. Выстрелы Принципа стали первым залпом в войне, которая привела к невообразимым разрушениям и мировой трагедии. Личные несчастья Локкарта поглотила глобальная катастрофа.

* * *

Молодой дипломат нашел утешение в работе. Контакты и знания, накопленные за три года, принесли свои плоды. С началом войны он начал регулярно посылать сообщения о ситуации в Москве сэру Джорджу Бьюкенену, послу Великобритании в России, который находился в столице, Петрограде (русские патриоты переименовали Санкт-Петербург, чтобы не звучало по-немецки). Бьюкенен оценил доклады и начал пересылать их в Лондон. В них были проницательные наблюдения и литературное богатство, сравнимое с даром Т. Э. Лоуренса (Аравийского) – британского агента, который работал в то же время, хотя и в другом уголке мира. Например, в июне 1917 года, после того как новый лидер России Александр Керенский выступил перед огромной толпой поклонников на сцене Большого театра в Москве с речью о том, что «ничего нельзя достигнуть без страданий», Локкарт написал: «[Керенский] сам выглядел как воплощенное страдание. Смертельная бледность его лица, беспокойные движения тела (он раскачивался взад и вперед), грубый голос, практически шепот, который, однако, был слышен так же ясно, как колокол на самой дальней галерее огромного здания. Все это делало его призывы еще более ужасными и реалистичными… И когда наступила тишина, огромная толпа поднялась в едином порыве. Мужчины и женщины обнимали друг друга в порыве энтузиазма. Старые генералы и молодые прапорщики плакали над его словами… Женщины отдавали ему драгоценности. Офицеры жертвовали ордена». Но затем повествователь вставляет шпильку, которая проткнет мыльный пузырь длинной тирады, тем самым показав его проницательность: «Впрочем, здравый смысл заставляет нас усомниться…» Ведь и до, и после аплодисментов буржуазии и социал-революционеров в Большом театре другая сила – социалисты, более влиятельные люди, к которым обращался Керенский в тот же день на других собраниях, – «требовали объяснить, почему он считает, что необходима атака», то есть продолжение войны и наступление⁹. Сомнения оставались до самого конца, как и подозревал Локкарт.

Он контактировал с самыми видными господами и дамами в Москве в первые три года войны, с политиками и аполитичными людьми, выступавшими за и против режима. Любознательный, бесстрашный, целеустремленный, он посещал камерные политические собрания, где оставался единственным иностранцем, переводил речи и резолюции; присоединялся к уличным демонстрациям, забастовкам и процессиям, где был, вероятно, единственным социалистом, и описывал это в резкой, проникновенной эссеистике; переводил даже призывы на плакатах и листовках. Он считал статистику по трудоустройству и производству. Он оценивал моральный дух войск, которые квартировались в городе. Он записывал точки зрения реакционеров, либералов, социалистов, профессуры, писателей, музыкантов, экономистов.