Еще более сильная тревога исходила с краев толпы, но я не могла понять, кто ее испытывает. Все, что я знала, это что те, кто там стоит, настолько озабочены, что мне об этом и думать не хотелось.
В центре свободного пространства находилась Сибилла. Она плясала. Ее огромные ступни с квадратными пальцами были босы, зеленые юбки поддернуты, обнажая толстые ноги. Должно быть, она плясала уже несколько часов. Увидев нас, она вскричала: «Хай!» – и протянула руки к небу, и я увидела темные пятна пота, расползшиеся от ее подмышек чуть ли не до пояса.
На траве лицом друг к другу, на расстоянии примерно десяти ярдов, стояли два кресла. На одном царственно, с невозмутимым лицом восседал король, и рядом с ним стоял принц Эдмунд. За креслом стояли двое архиепископов в мантиях и митрах. Оба они улыбались озадаченно и слегка отстраненно, словно они, точно так же как и Дора, понятия не имели, что происходит, но чувствовали, что им следует сохранять благожелательный вид.
В другом кресле сидел мерлин. Мне следовало бы сказать – фальшивый мерлин. Теперь, после того как я встретилась с настоящим, я видела, что у этого лицо более крысиное и волосы светлее. Но они действительно были очень похожи. У обоих была длинная шея, крупный кадык и маленькое заостренное личико. Быть может, именно это сходство и подало ему идею устроить заговор. Но у меня возникло ощущение, что теперь он не притворяется никем, кроме самого себя. Он был в простой коричневой мантии, от которой воняло могуществом, и сидел в позе статуи святого. По одну сторону от него стоял сэр Джеймс, выглядевший очень самодовольным в своем элегантном костюме. По другую сторону от фальшивого мерлина виднелся большой ящик, а прямо перед самозванцем стояло большое серебряное ведро – а может быть, это был котел, – которое курилось холодным белым дымом. Там-то и находилось средоточие магического вихря.
– Логичнее было бы, если бы они находились внутри Стоунхенджа, – пробормотал стоявший рядом со мной Грундо. – Почему они здесь, а не там?
– Они не могут. Стоунхендж их не пустил бы, – несколько рассеянно ответил Ник.
Он смотрел на фальшивого мерлина так пристально, словно узнал его.
Я вгляделась в серое нагромождение камней над толпой и увидела, что Ник прав. Стоунхендж каким-то странным образом был не здесь. Он как будто ушел на несколько слоев реальности отсюда. Думаю, это его способ себя защитить.
– Да, наверняка это Иафет, – проговорил Ник. – Та же крысиная морда.
Сибилла подлетела к нам и знаком приказала Алише и прочим пажам отойти. Она завершила движение, снова вскинув руки к небу.
– Церемония может начаться! – провозгласила она. – Наша жертва явилась к нам!
И она, обдав нас запахом пота, схватила за руку Грундо.
– Будь умницей, – сказала она ему, – и мы не причиним тебе больше боли, чем необходимо.
Мы с Тоби уставились на нее. Ее потное лицо было как наждачная бумага, и глаза почти ничего не видели, как у пьяного. Такое впечатление, что она не испытывала к Грундо совершенно никаких чувств. Ник ухватил своей большой ладонью толстую руку Сибиллы и сдернул ее с запястья Грундо.
– Оставь его! – прогремел он, глядя на Сибиллу в упор.
Сибилла, которая смотрела куда-то в воздух за спину Ника, снова принялась вслепую нащупывать Грундо.
Фальшивый мерлин взглянул на нас.
Потом всмотрелся пристальнее. Затем вскочил на ноги и направился к нам. Он отпихнул Алишу в сторону, подошел вплотную к Нику и встал так, что его маленькое бледное личико оказалось нос к носу со смуглым лицом Ника.
– Ты! – воскликнул он. – Ты ведь должен был умереть! Ты смеялся надо мной!!!
Я никогда еще не видела подобной ненависти. Мерлин брызгал слюной от ярости и трясся всем телом.
Ник попытался податься назад, подальше от летящей ему в лицо слюны.
– Ну и что? Ты наступил на яйцо. Это было смешно.
– Ах ну и что? – взвизгнул фальшивый мерлин. – Я тебе покажу «ну и что»! Я десять лет мечтал о том, чтобы ты умер! И вот сегодня ты умрешь – настолько мучительно, насколько я смогу это устроить!
Потом он повернулся и сказал Сибилле уже нормальным, холодным тоном:
– Оставьте ребенка. Этот мальчишка даст нам куда больше силы.
И спокойно вернулся в свое кресло.
«Небеса благие! – подумала я. – Он же безумен, совершенно безумен! А Ник говорил, что он еще и убийца!» Я пришла в ужас.