Заговор обезьян

— Да всего двадцать, больше не получилось. Ну, шел, шел и… Что дальше-то? — не хотела отвлекаться на огурцы дотошная дама. Но Таисия отчего-то снова занервничала и всё поглядывала на соседа по лавочке, будто искала сочувствия. И тому показалось, что она хочет попросить сигаретку, но стесняется, и достал пачку.

— Ой, только в сторону курите, а то мне от дыма плохо делается! — раздраженно попросила вдова. — …А мы, значить, как стали катать, и такие соленья получились…

Но тут дама-дознаватель, не слушая, вдруг перебила хозяйственный мотив:

— А говорят, Петра Григорьевича убили!

О! Что что эти простые слова сделали с Таисией! Она оставила свои сумки и прижала руки к груди, будто хотела унять гневное клокотанье там, внутри. Лицо её побелело, глаза остановились и она, как задыхающаяся рыба, стала хватать накрашенным ртом воздух…

Нет, разве можно бросаться такими словам, удивился беглец. То всё с подходом, с подходом, а тут — раз! — и наотмашь. Не хватило терпения расспросить?

Но тут вдова, справившись с собой, тонко взвизгнула:

— Ну, что за люди! Кто убил, кто убил?! Да что вы такое говорите? Я ж рассказываю вам: он по дорожке шёл и упал… А я же… это… ни сном, ни духом!

— Да верю, верю, но людской роток, сама знаешь, не заткнёшь варежкой, с усмешкой наблюдала дознавательница за корчами вдовы Таисьи.

— Говорю же вам, рыбку жарила, картошку уже намяла, огурцы порезала, а тут, глядь, Виталя по дорожке идет, руками так махает и зовет: «Мама, мама!» Я в окно, значить, открыла и спрашиваю: «Чего случилось, Виталичек?» А он кричит: «Пётр Григорьевич, мама, у калитки лежит, надо в дом занесть!» Вот так было дело!

— А он что, с вами живёт, Виталик-то?

— Да нет, он теперь у жены своей обретается, у невестки нашей, у неё и квартира есть, родители справили, вот… Я же говорю вам, Виталик в гости зашёл и видит: Пётр Григорьевич у калитки лежит, плохо ему сделалось. Ну, занесли мы его в дом, еле дотащили, такой тяжёлый был. Мы его, значить, тащим, а он стонет и жалуется: сердце, Тая, прихватило, там жмёть, так жмёть… Ну, мы пока его укладывали, пока скорую вызывали… Я, значить, Виталику рыбки дала, а то ведь голодный… А Петю мы на кроватку положили, он любит на перине-то спать, бывшая приучила, а мне на перине жарко. Ну, и только мы к нему: как он там, а он, значить, уже и не дышит! Вот не дышит — и все! А скорая не едет, а мы не знаем, чего с ним и делать… Так нехорошо получилось — и не поужинал, взял и умер… Я ж говорю, больное сердце!

— А я слышала, врут, наверное, будто это Виталик Петра Григорьевича и пристукнул!

И пришлось беглецу вчуже забеспокоиться: что сейчас будет! И почувствовал, как замерла рядом с ним женщина, только чем она ответит: слезами, криком? Но вдова будто ничего особенного и не слышала, и отбивалась уже как-то совсем вяло.

— Так я ж рассказываю вам, приходит Виталик, а Пётр Григорьевич пьяный стоит у калитки с ремешком. А Виталик видит, что он ремешок крутит-то, и, главное, в калитку не пускает, ну, и это… отодвинул его и не очень чтобы… Так Пётр Григорьевич же пьяный был, на ногах не стоял, вот и упал, ну, на дорожку упал… Мы в прошлом годе её и бетонировали, Виталик ещё помогал, вот и ударился, а сердце-то больное. И не бил его Виталик, не бил! Это ваш Пётр Григорьевич, как что, так руки распускал. Чуть что не по нему, так сразу драться лез. А ревнучий какой был! Я и Виталика просила, чтоб приходил, оборонял…

— Никогда не поверю, чтоб Петя дрался, не было такого, они с покойницей Зиной душа в душу жили…

— Ну, и не верьте! А дрался, дрался, дрался! Я вся в синяках ходила. Невестка, Сонька, мне всяких кремов нанесла, пудры разной, а то ведь на улицу не выйти. Прям кошмар! А теперь получается, Виталик виноват! Теперь вот будет сидеть ни за что…

— Так он в тюрьме, что ли?

— Вот и чё ли! Вот передачку везу, разрешили.

— Говорят, его на вокзале задержали, он что же, уехать хотел?

— Да какой вокзал, какой вокзал! Вот народ! Напридумывают чего ни попадя! Из дому и забрали, и нас вместе с ним. Ой, как они нас с невесткой допрашивали, как допрашивали! Ну, как кино! Мы чуть ли не цельные сутки там просидели.

— А кто допрашивал-то?

— Так следователи в милиции этой, кто ж ещё? Там в кабинете их до чёрта было. Но до нас один так привязался, так привязался…

— А вас зачем? Вы, что ли, убили?

— Так мы вроде как свидетели! Как с утра начал, то Соньку, то меня вызовет, то Соньку, то меня! А сыночку мытарили в другом кабинете. А мы чего знаем? Мы же ничего и не видели! Сонька в другом месте пузо грела, я на кухне была, сковородка рыбы чуть не сгорела… Нас же с постелей подняли, голодных увезли, и невестка беременная, вот-вот должна родить… Мы прямо там на голых досках и спали, а с утра стали допрашивать. А как на обед ушли, нас с Сонькой в кабинете заперли, а ей, как на грех, приспичило… Я-то в горшок цветочный сходила, там у них геранька засохшая на окне стояла, а Соньке в угол пришлось поливать, у ней воды больше. Уже и обед прошёл, а мы всё сидим да сидим, с вечера не евши…