Заговор обезьян

А Пустошин, быстро справившись с замком, открыл дверь в квартиру, тут же сбросил сандалии, и пока гость возился со своей обувкой, всё торопил: «Давайте, давайте, не стесняйтесь, проходите в комнату!» Собственно, квартира и состояла из одной большой комнаты, и выглядела она по-холостяцки. Её не ремонтировали лет тридцать, мебель, казалось, была из позапрошлого века: и кровать за ширмой, и какие-то шкафчики, и старый письменный стол под зелёным сукном, и диван с высокой спинкой, накрытый ковром, и ещё один столик — маленький, круглый, и этажерка с безделушками, и люстра, обёрнутая марлей. И книги, книги, книги на столе, на подоконнике, на полу, на телевизоре, видно, его здесь не включают. И правильно делают. Всё это придавало квартире неповторимый уют старого нагретого жилья, а тут ещё солнце, клонившееся к закату, проложило на полу длинную золотую полосу…

И захотелось немедленно улечься на диванчик в дальнем затенённом углу, там, где на стене висела картина, изображавшая букет сирени, и так живописно, что казалось: фиолетовые цветы вот-вот вывалятся из рамы. Неужели он так психологически слаб, что снова не может отказаться от человеческого жилья. Всё так, но греет и мысль: он не один — есть свидетель.

Алексей Иванович побежал на кухню: поставлю чайник! Но тут же вернулся и стал собирать разбросанные вещи. Рубашки, брюки, полотенце он комом бросил в низ шкафа и приставил к не закрывавшейся дверце стул и, смущаясь, стал объяснять: вот, мол, гостей не ожидал, в квартире не прибрано, извините. А квартирка эта досталась ему по наследству от одинокой, в своё время репрессированной тётушки, точнее, репрессирован был её муж, журналист, а сама тётка год назад умерла. Теперь вот он сбегает иногда от семьи сюда, работает, но убираться некогда, а жена, знаете ли, тоже занята, помогает дочери с внуками. Представляете, дочь третьего ребёнка родила!

— Это замечательно! — счел нужным заметить гость.

— Да, замечательно-то оно замечательно, но хлопотно, знаете ли! Вот не поднимается рука выбросить тётушкины вещи, — показал Алексей Иванович на сумки в коридорчике. — Возил недавно в психиатрическую больницу, в таких учреждениях, знаете ли, бывает людей не во что одеть, но там выбрали одежду из хлопка. У них лекарства такие, что пациенты чешутся, когда одежда из синтетики. И в церкви отказались принять, сказали: берём только новые вещи… Такие вот дела! Вы уж извините за бедлам…

И пришлось уверять хозяина: что вы, что вы, квартира в полном порядке! Но тут Алексей Иванович заметил, что гость так и топчется на месте, не зная, куда себя деть, и пригласил сесть: нет, нет, вот сюда, здесь удобнее, показал он на тот самый диванчик, куда беглецу так захотелось. И он, старенький и бархатный, тут же отозвался писком пружин.

— Вот подушку возьмите. Нормально? — суетился Пустошин. — Ну, и как вам Хабаровск?

«Господи, о чём это он? К чему эти светские любезности?»

— Замечательный город. Вот только воздух тяжёлый…

— Да ведь леса горят! Как лето, так и горят. Только настоящего смога вы не застали, а то ведь совсем дышать было нечем… Да что Хабаровск! Вы разве не заметили, по всей стране серой тянет, — рассмеялся Пустошин и подхватился с диванчика.

— Давайте так. Я на кухню, а вы, если хотите, посмотрите книги. Хотя, вам, наверное, сейчас не до книг…

— Отчего же, с удовольствием… Я уже много дней не держал их в руках, — взял гость в руки томик, оказалось, Хайдеггер, рядом лежал фиолетовый Тойнби. Однако! — А вы что же, историей увлекаетесь?

— А я, знаете ли, эту самую историю и преподавал. Да, и потом, не современную же беллетристику читать? А с другой стороны — а ну её к чёрту, историю! История — это то, что случилось с вами, — Пустошин уже забыл о кухне и приготовился слушать гостя. Беглец понимал, что Алексею Ивановичу хочется знать подробности, но не был готов вот так сходу всё выложить.

— А почему на Дальний Восток подались? — видно, забыв, что уже спрашивал об этом, поинтересовался Пустошин.

— Сюда путь короче, — улыбнулся гость, будто оправдывался за выбранное направление.

— Ну да, ну да! Но шли-то вы с какой-то целью…

— Рассчитывал на помощь знакомого тележурналиста…

— Это кто ж такой, если не секрет? А он что, отказался помочь?

«Если бы отказался, ничего не оставалось, как идти прямиком в прокуратуру».

— Да нет, в редакции мне сказали, Владимир Воронов не там больше не работает…

— Воронов? Не знаю такого… А не Воропаев ли? Если Володька Воропаев, то он давно уехал! Говорят, теперь в Москве работает. Не знаю, как сейчас, а парень был хороший. Помню, его сильно избили, а кто, так и осталось неизвестным. Что ж вы хотите — журналист, он многим мешает. Ну, а как меня нашли?

— Случайно, в первый же день услышал ваше имя. И, как я понял, вы в городе известны. — И гость рассказал о библиотеке, о мадам Руденко, не забыл передать и привет. И Алексей Иванович закивал головой: знаю, знаю.