Заговор обезьян

— Во Владивостоке? — удивился беглец. — Вы знаете, в своё время я довольно детально интересовался социальным и, разумеется, экономическим положением регионов. И ещё многое помню из того, что касается промышленности, ресурсов, а вот сведения о таких структурах…

— Ну, до таких мелочей вы, я думаю, не снисходили, да и незачем было, — усмехнулся Пустошин. — Но этот пропуск легко можно было поправить, если бы не ваше положение…

— Да, теперь я знаю, что такое отсутствие обратной связи. Информационного вакуума я не чувствовал, с прессой проблем не было, но…

— Понимаю, понимаю… Особенно это непереносимо тому, кто был в центре мира, в гуще, так сказать, событий. Тогда что же, тогда надо ехать во Владивосток! — вскочил со стула Пустошин. — А что? И поедем!

— Но ведь это далеко!

— Да что вы! Для Дальнего Востока — это не расстояние. Надо, надо ехать! Это будет совсем другой уровень защиты. А что касается прессы, то у меня есть приморский друг — старый журналистский волк. Нет, нет, я не буду до поры до времени раскрывать ему всех карт…

Вот чего не ожидал беглец, так это готовности пожилого человека сходу пуститься в дорогу. И зачем? Пора заканчивать со всем этим здесь. Ему удалось оторваться, здесь обстановка вокруг его персоны не такая нервная, можно и сдаться. И, кажется, есть надёжный свидетель… А то, что предлагает Пустошин, слишком хорошо… Но что он говорит о поезде?

— …Есть ночной поезд на Владивосток, есть и утренний, — рисовал перспективы Пустошин. — И другой вариант — ехать машиной. Машина у меня есть, с этим нет вопросов. Да, рискованно! Но как-то вы эти тысячи километров преодолели ведь.

— Сам удивляюсь, не узнают, — усмехнулся гость.

— Ну да, ну да, такого знаменитого — и не узнают. Так это очень просто! Вас ведь по фотографиям, а какой вы в жизни, как двигаетесь, как говорите, мало кто знает. А тут ещё уверенность, что ваше исчезновение — это заговор, и поэтому беспризорно гулять вы никак не можете. Понимаете? Ну, так как, поезд или машина?

— Частная машина — это лучший вариант.

— Хорошо, поедем машиной, как-нибудь потихоньку доберемся. Скажите только, вы сами-то можете управлять?

— Да когда-то садился за руль.

— Но в связи с известными обстоятельствами навык, наверное, потеряли. Маленькая загвоздка в том, что машина у меня праворульная. Вы, наверное, никогда на такой и не ездили?

— Нет, не ездил, — признался гость.

— Ну, как-нибудь доберёмся. Доберемся ведь?

Но беглеца волновал не способ передвижения, а совсем другой вопрос, и он требовал определённости. И это нужно выяснить прямо сейчас, что называется, на этом берегу.

— Алексей Иванович, оказывая мне содействие… У вас как у правозащитника могут быть неприятности, — внимательно посмотрел он в глаза Пустошина. Понимает ли человек всю серьёзность ситуации? А тот усмехнулся и, как в каморке-приёмной, перегнулся через стол:

— Вы, наверное, в силу объективных обстоятельств имеете самое общее представление о правозащитниках. Не люблю этого слова — правозащитник! Слишком оно громкое. И те, кто себя так называет, они и есть так называемые правозащитники. А я — ходатай, лишь ходатай по гражданским делам. И мы помогаем любому, если есть основания предполагать, что в отношении индивидуума были нарушены права человека. Понимаете? И даже если вашему обидчику когда-нибудь дадут под зад коленкой… Хотя нет, тут я — пас! До таких степеней человеколюбия я ещё не дошёл, нет, не дошёл, — хмыкнул Алексей Иванович.

— Не забывайте, ваша помощь — это укрывательство преступника. Именно так квалифицирует эти действия Уголовный кодекс.

— Правильно! Статья 316. Заранее не обещанное укрывательство особо тяжких преступлений. Наказывается штрафом или арестом на срок от трех до шести месяцев, а то и лишением свободы на срок до двух лет, — без запинки процитировал Пустошин. — Эту статью любому комитету солдатских матерей можно вменить.

— Но беглый солдат только солдат. А я осуждённый…

— Так ведь у вас есть смягчающие вину обстоятельства. Как я понимаю, ваши действия были продиктованы опасением за свою жизнь, так? Я правильно толкую.

Правильно. Только неприятно, что Пустошин вычленил из его записки только один мотив побега — страх. Всё так, но когда это понимает другой человек!

— И потом, наверное, даже из-за решётки должно быть видно, что в стране идет война! Захватили средство управления массами — телевидение, теперь заводы, фабрики, землю! Для этого и вооружённые отряды мечутся по стране… Слыхали ведь, как сюда спецчасти перебрасывали для усмирения народа. Чем не война? А где война, там и пленные, и один из них — это вы! Ну, и как не помочь бежавшему из плена?

«Смелые у вас обобщения, Алексей Иванович!» — собрался возразить бежавший из плена, но остановился. Забавно, но и на сленге вертухаев заключённые действительно — пленные…

А Пустошин, заметив кривоватую усмешку на лице гостя, нашёл её снисходительной и высокомерной.