— А чёрт его знает? — признался непрошенный благодетель. Помолчали. Да и о чём говорить? Если только с самим собой: «Ну, вот видишь, как тебя легко опознали. И теперь с опознанным, можно делать всё, что угодно. Например, предлагать не от большого ума всякие глупости. Интересно, как он собирается посадить меня на поезд?»
— Ну, шо, едем? — прервал Анатолий молчание и тут же тронул машину с места.
«Ну, ехать, так ехать, быстрее бы всё кончилось. Он что, и в самом деле повезет меня к речке? Там, что, база поисковиков? Вполне возможно, вполне возможно…» — повторял он про себя. И неожиданно спросил: «Можно включить?» — и показал на радио.
— Хочешь знать, что там, на белом свете и его окрестностях? До вчерашнего дня о твоей личности ни полслова! — ткнул пальцем шофёр в какую-то кнопку и стал ловить сигналы в эфире. Там, между взрывами музыки проскакивала быстрая речь…
— Оставьте, это, кажется, «Маяк»! — Но радиостанция уже отбарабанила новости, пошла музыка. Анатолий покрутил рычажок, но и на других волнах ничего новостного не было. Так, под радийный говор, они и доехали до села под названием Заря — оно и впрямь розовело под красным утренним солнцем, и свернули на север.
— Нет, тут один выход — садиться на поезд, — по второму кругу пошёл Анатолий.
— Вряд ли в моём случае это возможно, — открыто засомневался беглец.
— Это проще, чем ты думаешь, от побачишь…
— Нет, нет, это невозможно по определению…
— Невозможно, невозможно! Не хочешь, иди, сдавайся! Иди! — разозлился вдруг шофёр, и всё изображал так натурально. Но через паузу, видно, теряя терпение, спросил:
— Ну, шо, едем к речке? — «И что отвечать? Всё, что ни скажешь, будет против тебя». А шофёр, приняв молчание за согласие, бодро выкрикнул:
— Значит, моё предложение принимается! Будет тебе речка, будет и бережок!
Пришлось изображать полнейшее безразличие, но быть готовым к тому, что вот-вот появятся те, кто без лишних слов и сравнений вытащит из кабины и… И тут зазвонил телефон, он крутился на сидении между ним и шофёром, но тот почему-то не спешил отвечать, а рингтон был таким резким и таким неприятным… Но когда дребезжанье оборвалось, и хриплый голос приказал: «Да возьми ты его, наконец, в руки!», Анатолий рассмеялся и нажал кнопку. И, приложив трубку к левому уху, стал вести какой-то невнятный разговор. Беглец насторожился, но по набравшему бархатистость шофёрскому голосу почему-то решил, что Анатолий разговаривает с женщиной. И тут же засомневался: какая женщина в такую рань? Если только Дора… И пришлось, наплевав на приличия, вслушиваться. Но шофёр, если что-то и говорил, то фразы были короткие: да-да, понимаю… нет, не могу… вот этого не надо… сказал, не надо! И только, когда показалось какое-то селение, он отключил телефон и направил машину в объезд. И, не доезжая до реки метров двадцать, резко затормозил. И не успел самосвал остановиться, как Анатолий достал из-за занавески набитый пакет и придвинул к пассажиру: от зайчика!
— Что это? Зачем? — отстранился тот. А шофер, не слушая, всё повторял: бери, бери!
— И в сумку не влезет, — беспомощно протестовал беглец.
Тогда Анатолий снова пошарил в своих закромах и вытащил рюкзак в каких-то пятнах.
— Перекладывай всё в рюкзак, так и идти будет легшэ, — настойчиво совал он в руки пахнущий соляркой мешок. И, не слушая отнекиваний, сам засунул в рюкзак и сумку, и пакет с провизией. А потом картинным жестом достал из нагрудного кармана две купюры и положил сверху: «Бабка ругалась, и Дорка тоже».
— Почему ругались? — смутился беглец.
— Ну, ушел, не позавтракавши, и денег много оставил. Вот вернули, говорят, Николаю в дорогу пригодятся… как инженеру, — с удовольствием съязвил шофёр.
Тут надо сказать, что Анатолий несколько преувеличивал. Анна Яковлевна действительно сокрушалась: ушел, чаю не выпил, видать, за постой платить не захотел. Но Дора успокоила, показала ей двести рублей — забыла отдать сдачу квартиранту и ещё тысячу, что нашла в чулане. Тогда Анатолий отругал за меркантильность и бабушку, и внучку, и они, пристыженные, тут же стали уверять: да что ты, что ты, мы бы и сами денег не взяли… Но зачем эти подробности инженеру из Новосибирска, так ведь?
— Надеюсь, вы не стали… не стали говорить женщинам…
— Ты за кого меня держишь? — осуждающе дёрнул плечом Анатолий. — Да если хочешь знать, я сам до последнего сомневался: ты — не ты… Ну, а раз сам признался…
«Я? Признался? Когда?» — пронеслось в голове беглеца. Но дружок Доры не дал углубиться в эту деликатную тему.
— Ну, давай ещё раз. Значит, переправишься через речку, выйдешь на дорогу, доедешь на машине до Первомайского, найдёшь заправку, она справа будет… Та шо я на пальцах объясняю, зараз на карте покажу! — И шофёр вытащил из бардачка сложенную в несколько раз глянцевую бумагу. Развёрнутая на приборной доске, она явила собой всё, сжатое в сантиметры, Забайкалье. Беглец впился в карту глазами, а шофёр, водя чистым, хоть и с заусеницами, пальцем, твердил своё: «От бачишь — Оловянная, тут Улятуй, а это та самая дорога… Это Чирон, а дальше и Первомайский…»