Заговор обезьян

А попутных машин всё не было и не было. Да выберется ли он когда-нибудь из этих степей, дойдёт ли сегодня не то что до заправки, а просто до какого-то укрытия? Ночевать в степи — та ещё радость! А тут ещё всё чаще и чаще стала требоваться передышка, и нестерпимо хотелось достать бутылку с водой и припасть к ней, и выпить сразу всю воду. И приходилось всё настойчивей убеждать себя: нельзя, нельзя, нельзя! Вода в его положении — наркотик: стоит только начать пить, и уже не остановиться. Надо держаться из последних сил, это ничего, что он еле передвигает ноги, а рюкзак кажется набитым камнями, да и степь вовсе не степь, а настоящая африканская пустыня. Так, наверное, выглядит зона Сахель, и совсем не удивит, если вдруг из ниоткуда выплывет караван. Караван, караван… люди в белых одеждах с закрытыми лицами… И ему солнце печёт прямо в затылок, надо достать полотенце и прикрыться…

Но когда он уже приготовился сбросить рюкзак, слева на горизонте вдруг взметнулась тёмная завеса. Сначала он не придал этому значения, может, пыль завихрилась, но что-то заставило остановиться, и с напряжением, до рези в глазах всматриваться, что там движется в его сторону. И совсем скоро сквозь пелену он разглядел чёрную точку, и эта точка всё увеличивалась и увеличивалась. Машина? Откуда? Но вот уже видны очертания кабины грузовика, виден поверху кабины какой-то груз, видны наращенные светлыми досками борта. И тогда он кинулся наперерез, и замахал руками, и закричал: «Стойте! Стойте!»

И грузовик, выехав на шоссе, замер: остановил отчаянный крик? Но успеет ли он добежать до машины? Добежит, если не споткнется, если хватит дыхания, если… А вдруг не захотят ждать? Но вот она, кабина, и он встал перед ней, раскинув руки: попробуйте уехать без меня! Там, за стеклом, сидели трое одинаково закопчённых ветром и солнцем хмурых мужиков. Один высунулся и открыл узкий, как прорезь, рот: «Куда надо?» И он не сразу смог выдохнуть: «Перво… Первомайский!» Человек выкинул ему под ноги окурок и разрешил: «Лезай в кузов!»

Он бросился к заднему борту, там досок не было, но высились огромные тюки, перетянутые верёвками. И только успел уцепиться за одну такую, кручёную, как машина дёрнулась, и он, качнувшись назад, чуть не выпал на дорогу. Удержался! И по верёвкам, по тюкам пробрался поближе к кабине и, встав на колени, снял рюкзак и, перевернувшись на спину, блаженно вытянулся на мягких мешках: неужели едет? Едет! Для полного счастья надо напиться воды. Пришлось лечь на живот и долго выуживать бутылку из рюкзака, но пить в этом положении было невозможно. Надо снова опрокинуться на спину и приподнять голову навстречу льющейся из бутылки воде. Так и машина ждала этого момента и тряхнула так, что он, поперхнувшись, чуть не захлебнулся. Ничего, всё нормально, всё просто превосходно! И, подложив под голову рюкзак, он раскинул руки, и ветерок обвевает и потное лицо, и мокрую футболку, и даже резкий запах от тюков не раздражает. Он едет! Едет, чёрт возьми!

И вспомнился старик-карлик из давней программы Набутова, теперь и не вспомнить, как она называлась. Старик, крохотный, с большой головой и красивым голосом, жил в доме престарелых. Этот калечный, обиженный богом человечек притягивал к себе добрым, весёлым нравом, и потому так запомнился. Он что-то там такое сыграл на губной гармошке и, будто извиняясь за своё музицирование, сказал: «Какой бы человек ни был, но и у него бывают минуты радости». Это точно, старик! В какое бы безвыходное положении не попал человек, но должен быть выход. Должен!

Машина ехала и ехала, а он, качаясь, как в люльке, постепенно погружался между тюками, между тюками и в сон, в сон. И заснул так крепко, что и не слышал, как у съезда на дорогу, ведущую к речной переправе близ Усть-Теленгуя, машину остановили. Один из патрульных, большой и неповоротливый, одетый в непонятную форму, но с короткоствольным автоматом, проверил документы у водителя и подозрительно осмотрел остальных. Потом обошёл машину, помял крайние тюки и, вернувшись к кабине, со знанием дела спросил:

— Крепко мешки набили-то. И много в этом годе настригли? С той стороны едете? — показал себе за спину. — А с какой кошары? Там до вас никто не приблудился? Точно, никого не было? Ехай! Да ехайте, разит от вас, черти! Неделю, что ль, не просыхали?

А спавшему в кузове человеку привиделся чудный сон. Он видел тесную комнату в суде и себя, прикованного к руке конвоира. Так обычно они ждали отправки из суда в изолятор. Вот подняли с лавки, но сигнала на выход всё не было и не было. Не все коридоры зачистили? Так он и стоял, держа в скованной руке маленький портфельчик, а в другой сиротский пакет. Там почему-то были бутылки с водой. Обычно в процессе он выпивал всю воду, что брал с собой из камеры. Бывало, они с Антоном целый день ничего не ели, но воду пили обязательно. А сегодня пакет отчего-то тянет руку, и хочется бросить его в урну. Но для этого надо просить стражника подвинуться, без его разрешения он не может сделать и шагу…