Заговор обезьян

Да нет ничего проще! Надо только исполнить дело, от которого отлынивают другие. И скоро этих поручений стало без счёта, и он уже не мог отказаться, он ведь такой ответственный. И потом, когда тебя, студента, избирают в состав комитета комсомола или в ученый совет — это клёво, это поднимало в собственных глазах… И вот уже искренне не понимаешь, как можно напиться и устроить дебош, пропустить лекции, не сдать сессию… И когда на бюро выносились личные дела таких шалопаев, включаешься в обсуждения, весь такой бескомпромиссный, положительный дурак… Впрочем, куда делись все моральные принципы, когда сам по-настоящему влюбился и бросил жену с маленьким сыном. И совершенно не ощущал своей вины, это чувство пришло с годами, а тогда… Тогда это была такая буря, шторм и натиск, что голову снесло напрочь. И долго пришлось терзаться от неуверенности, любит ли его Айна так же сильно, как он, и успокоился в один миг, когда уловил точный сигнал: любит. Теперь утверждают, мол, работал в комсомоле ради карьеры. Разумеется, ради карьеры. Он ведь собирался ковать щит Родины. И комсомольский или партийный билет — это как справка о благонадёжности, допуск к самореализации. Женщина могла укрыться в семье, мужчине всегда нужен простор. И простор обеспечивает только социальная активность индивида.

Нет, тогда он воспринимал всё не так определённо, понимал только: есть правила, их нужно соблюдать. По правилам пришлось делать и красную биографию, зарабатывать трудовой стаж для поступления в институт. И делал это без всякого напряжения. И учился потом с азартом — знал для чего! Вот только его мозги военке не понадобились. И помнится, тогда это задело. Но не пропадать же добру, пришлось найти применение голове в другой сфере. Там-то и пригодилась не самая плохая привычка всё доводить до конца, что выработалась на общественной ниве. Он всегда был готов в любое время суток бежать, ехать, лететь, и на месте обсудить, принять решение, наладить работу.

Другое дело, привычка не оставлять незавершенные дела на потом и не позволила ему уехать. И она тоже! Хотел разобраться, понять мотивы, надеялся всё исправить. Не смог, не сумел, не успел. Но вот в заключении стал зачем-то объясняться, как оправдываться. А всё, сказанное из-за решётки, именно так и выглядит. Хватит! Ни за годы в комсомоле, ни за годы в бизнесе, ни за эти несколько свободных дней он оправдываться не будет. Если только за своё пребывание в этом доме, вот и лестница заскрипела, сейчас зайдут и спросят…

Но за дверью была всё та же Петровна, она большими рабочими руками протянула ему джинсы и тенниску.

— Вот она вещички ваши, ну, которые стиранные…

— Спасибо, спасибо… Не подскажете, который час?

— Да пора вставать, чай уже сделался. И Нинка наказала, шобы спускались! А так рано ещё, Борис Фёдорович токо-токо за стол севши.

Ну, что ж, придётся спуститься. Там, внизу, взгляд сразу упёрся в работающий телевизор, и только потом заметил и Нину Васильевну, и Бориса Фёдоровича. Вид у обоих был озабоченный: что-то случилось? А он сам не догадывается?

— Ну, гостёк, ты сегодня рано… Ну, садись, заправимся, — вяло пригласил хозяин к столу.

— Доброе утро! — отодвинул стул гость.

— Доброе, доброе, а вот кому и не очень… Ты ж, Коля, и не слыхал, а вечером передали: олигатор из колонии сбежал, да, сбежал! О, какие дела!

«Олигатор? Это что же, по ассоциации — аллигатор, эксплуататор? Забавно». Только надо что-то на это и ответить.

— Что вы говорите? И когда? — равнодушно, без всяких усилий над собой спросил гость. Он был уверен: Борису Фёдоровичу зачем-то нужна его реакция.

— А этого не сказали. Убежал, а что и как, они и сами не знают. А потом найдут чего сбрехать! Нет, ты рассуди, его ж так охраняли, и муха не пролетит, а он взял и убёг. Так тут и гадать нечего — сами охранники и помогли…

— Вполне возможно, — охотно согласился гость.

— А в телевизоре сказали, что всё из-за границы сделано было, — вставила своё слово и хозяйка. — У нас женщина знакомая здесь, в Шиванде, живёт, у неё в той колонии двоюродного брата сын сидел. Так он рассказывал, этот миллионер так нагло себя вёл, со всеми через губу разговаривал, а капризный какой, говорит, всё фыркал: и то ему не так, и это…

— Что вы говорите! — начал энергично размешивать сахар гость, но что-то эту энергичность остановило, то ли пауза в разговоре, то ли эти изучающие взгляды. Не переигрывай, приказал он себе.

— Так ты возьми во внимание, кто он, а кто они? — загорячился Борис Фёдорович. — Там кто сидит? Одна ж нищета! Понятное дело, ему было поперёк горла рядом с ней обретаться… Скоко этих колоний, может, тыща, а его обратно сюда вернули, носом стали тыкать: сиди тут! Ну, он, само собою, терпеть не стал, кончилось у мужика терпение! Да и у кого бы не кончилось?

— Наняли ему людей из-за границы, за большие деньги отчего же не нанять, — тянула своё Нина.