Заговор обезьян

Не успел беглец опуститься на подстилку, как почувствовал под собой что-то твёрдое. Отодвинувшись, увидел две большие чёрные пуговицы, пришитые с краю одеяла: а это для чего?

— От шо значит человек в армии не служил. Ото, где пуговицы, та сторона для ног, ферштейн?

— Понял! Понял, что это одеяло ещё бойца Красной армии.

— А ты что ж, по болезни мимо службы пролетел или на хитрой кафедре обучался?

— На хитрой, на хитрой… Ты лучше расскажи, что это у тебя за царапины? Бандитская пуля?

— Если на груди, то это — Кандагар или Кундуз, не помню, — небрежно передёрнул плечами вертолётчик.

— Ты что, в Афганистане служил?

— А шо тебя удивляет? Я ж военный!

— И долго воевал?

— Полтора года.

— Что, и стингеры видел?

— Ага, они до нас в гости ходили…

— А сколько звёзд упало на погон? — поднял беглец два пальца: лейтенант?

— Неа, — без улыбки помотал головой Толя. Пришлось выставить три пальца и на Толино «нет» прибавить ещё один: а так? Вместо ответа тот показал большой палец.

— Маршал, что ли?

— Ну, ясный перец, ты других званий и не знаешь. Не хочу тебя расстраивать, но майор я, всего-навсего майор. Это ничего, шо с тобой не командарм рядом сидит, а?

— Да нет, это ты меня извини. Мне-то никогда не стать майором… Я только лейтенант и, к сожалению, не военно-воздушных сил — химических войск.

— Не прибедняйся! Успел же генералом побывать, хоть и гражданским. Но, как сказал известный тебе полковник Абрикосов, триппер и штопор на погоны не смотрят!

— Ну, спасибо, утешил. А этот шрам на спине откуда?

— Это уже в Якутии…

— А там что, тоже стреляли?

— Ничего особенного, так, производственная травма…

— Слушай, у тебя за Афган и награды есть?

— А як жэ!

— Ну, и как служилось? Расскажи что-нибудь…

— Чито-нибудь? — усмехнулся майор. — Чито-нибудь расскажу. Хочешь страшное? Ну, слушай, токо потом не говори: ой, боюсь, ой, боюсь… Прибыл как-то в полк проверяющий генерал и запросился до нас в модуль, хотел, значит, к народу ближе, посмотреть, как офицеры живут. И был тот генерал такой, шо поперёк себя шире, видно, любил пожрать. А мы как раз на примусе плов забацали, ну, и выпили, само собой. И генерала шо-то быстро и не по делу развезло, бухнулся он кверху дымоходом и отключился. Ну и остальные угомонились рано, на полёты ж до восхода солнца вставали, пока жары не было… Мы спецназ перемещали, то сбрасывали, то подбирали, как говорится, в тылу противника… Весёлые ребята были! Представляешь, двухметровый амбал в бабу переодевался! Да на такого хоть три паранжи накинь — Гюльчетай ещё та! Короче, господа офицеры, укушавшись, залегли, кое-кто уже и похрапывать начал, когда этот генерал из свой пушки, бааалыпого такого калибра, да без предупреждения, да залпом! Короче, запустил снаряд, и сам же первый подхватился: «А! У! Стреляют! Окружили!» Тут и охрана, автоматчики его заскочили, думали, у нас шо-то взорвалось. Так шо ж ты думаешь? Этот дядя первым и разоряться стал: «Доложите, мать вашу, обстановку!» Ну, Ваня Ломейко, блудила, штурман такой был, и доложился: «Газовая атака, товарищ генерал-майор, успешно отбита! Потерь среди личного состава нет!» Веришь, нет, а полк дня три ухахатывался, Ваню заставляли по десять раз пересказывать! Мы смеялись, а генерал сам себе наградной листочек оформил, на героя постеснялся, а на «Боевое Красненькое Знамя» выписал, ну, и нам «Звёздочек» тогда насыпали. Ну, как история?

— Да страшный рассказ, особенно эти… физиологические подробности. А ты, значит, служил извозчиком и ничего героического с тобой не происходило…

— Героическое? — развернулся гневно майор. — Какое, ёхэн-бохэн, героическое? Не было ничего героического! Везем раненых, и вцепится в тебя какой-нибудь пацан, и просит: «Дай руку». А у него кровь через бинты пульсирует, прямо фонтанчиком бьёт, и губы синеют, и весь он тут, прямо при тебе, и умирает… Видел бы ты военные морги! Они там и в Кабуле, и в Шинданде, и в Ваграме были. И лежали в тех моргах мужики — все молодые, красивые и, шо характерно, все до одного мёртвые… Веришь, я с тех пор не могу на военные парады смотреть. Соберут вместе отборных мужиков, покажут как породистых лошадей, а потом возьмут и, как мусор, в топку и бросят… А физиология? Так, если разобраться, за неё награды как раз и дают! За то, шо человек, когда припекло, не блажил, на коленях не ползал, и, главное, мочился как положено, а не в штаны! А, ты думаешь, за шо тебя уважать будут? Так за это самое и будут!

И, помолчав, потребовал: «Всё, давай в баню! А то мы уже улицу греем!»