— Да сидите, комары не лютуют. А сумки и продукты надо занесть, ночью росно. Ходите за мною, покажу место.
И, перебирая короткими ногами, Веня покатил к деревянной хибарке, и беглец, подхватив сумки, пошёл следом. Не успел рыбак отворить оббитую серой мешковиной дверь, как в нос ударил тяжёлый запах. Пахло рыбой и псиной, хотя никаких собак рядом не было. Рыбак включил большой жёлтый фонарь на столе, и теперь можно было рассмотреть и заваленные тряпьём нары вдоль стен, и железную печку у входа справа, и тусклое, будто слюдяное окошко в той же стороне, и большой стол напротив двери. Под столом стояла разнообразная посуда: закопчённые котелки, немытые стеклянные банки, пустые бутылки. Рыбак гостеприимно засуетился, что-то стал убирать со стола, а беглецу хотелось на воздух, к костру. Но тут в дверях появился Толя и сходу поинтересовался:
— Ну и амбре тут у вас? Прибраться не пробовали? — и поставил короб на ближний топчан.
— А на кой? Нормальный запашок, я так ничё такого и не чую, и вы привыкнете, — заверил рыбак. — Не хотите тут, пойдём на бережок. Пошли, пошли, ушица стынет! Вы как, хлеб сами нарежете?
Толя отказался от замызганной доски, что совал ему в руки Веня и, вернувшись к костру, нарезал хлеб большими ломтями на весу. Пока рыбак разливал в алюминиевые миски уху, уверяя: чистые, чистые, не сомневайтесь, вертолётчик кинулся в сторожку и вернулся с куртками. И, подняв с земли компаньона, распорядился: эту под себя кинь, а эту на себя! И беглец поверх своей натянул ещё и просторную куртку из дома Василия Матвеевича, и стало замечательно тепло. Вот только сесть, как майор — по-турецки, и не пытался, знал, не получится, просто лёг боком. И, приняв из рук рыбака миску, — тот варева не пожалел и в мисках возвышались здоровенные куски рыбы — поставил её, горячую, прямо на траву. А майор вскрыл бутылку с водкой и потребовал: «Ёмкости давай!» У рыбака и здесь было приготовлено, и водка полилась в разнокалиберные эмалированные кружки. Толя и рыбачок выпили, а беглец всё примеривался, не решаясь последовать за ними. Пить совершенно не хотелось, да и утренние ощущения конца здоровья ещё не выветрились.
— Ну, шо ты её греешь? Давай, пей! Не отделяйся от коллектива, — затеребил майор.
— Ты думаешь, посуда не мытая? — по-своему понял он раздумья компаньона. — А ты не бойся того, шо в рот, бойся того, шо изо рта!
И водка, на удивление, пошла хорошо, под неё съели по две миски ухи. Он и не помнил, когда ел нечто подобное. А ещё удивился своему аппетиту, надо же, по дороге отказывался от еды, что совал ему Толя, а тут, смотри-ка, съел, не глядя.
Но когда майор потянулся было плеснуть по второй порции спиртного, самому протестовать не понадобилось, первым заартачился рыбак. И Толя сдался: ну, как хотите, было бы предложено. Заканчивали трапезу, когда вокруг костра стало так темно, что не было видно ни берега, ни реки, ни неба. Слышался только шум воды, особенно сильный, когда у костра замолкали. Всё это время и Толя, и Вениамин говорили о видах на рыбалку в здешних краях. Рыбак рассказывал, как ловил ленка, хариуса, и особенно подробно, как поймал зашедшую в Шилку из Амура здоровенную рыбину — калугу. И вертолётчик преувеличенно удивлялся: не может быть! Из Амура сюда? А Веня горячился и доказывал:
— Дак её, рыбу-то, за хвост не привяжешь, чать, не корова, плавает, куды хочет! — И всё пытался втянуть в разговор и товарища Николая, а то трудно было рыбачку справиться с насмешливым майором. Но тот рассеянно и невпопад кивал, не понимая, что своим молчанием доставляет хозяину костра беспокойство: чем гость недоволен?
— Вы покушайте ещё ушицы-то. Тут её ещё во скоко! — суетился Веня.
— Спасибо, но я так наелся, что, кажется, рыбий хвост изо рта торчит, — стал объяснять молчаливый товарищ. И так виновато у него получилось, что Веня рассмеялся и отстал. А он всё подбрасывал хворост в костёр и, прикрываясь курткой, когда дым шел в его сторону, не отрываясь, смотрел на огонь. И огонь, и запах дыма, и близкие голоса вызвали забытое ощущение покоя. И уже было всё равно, забредёт ли на огонек абориген, или из речной воды, как подводная лодка, вынырнет катер с загорелыми ребятами. Но не было ни деревенских, ни катера, только сердито рокотала вечная река…