Заговор обезьян

И стал пригоршнями выбирать сухую и сыпучую, как крупа, землю, выбирал долго и остановился, когда яма стала ему по колено. И, бросив туда опостылевшие тряпки, он стал сыпать туда землю, сыпал долго, а яма все зияла провалом, и изнутри стала подниматься тревога: да она бездонна! Пришлось собирать камни — так будет быстрее, и всё сыпать и сыпать землю… И только когда, наконец, у скалы вырос холмик, перевел дух: и с этим покончено! Да нет, не покончено, зачем он насыпал столько земли! Надо всё сравнять, обязательно сравнять! И пришлось по-собачьи расшвыривать во все стороны лишнюю землю, а потом ещё потоптаться ногами и присыпать сверху листьев, вон их сколько, жёлтых и ещё зелёных! Получилось красиво…

Что, так и будет стоять, любоваться? Надо немедленно уходить! Немедленно! А то вдруг стража передумает, вернется и скажет: рано ещё выходить, надо посидеть взаперти. Чем он лучше других, а другие сидят молчат, терпят. И пусть сидят, а он не хочет. И что за дурацкая привычка запирать людей под замок! И не надо присылать за ним машину, он и пешком дойдёт. Посёлок где-то совсем близко, как он называется? Стеклянный, оловянный, деревянный? Оловянный! Там станция, рельсы, поезда… Он сядет в поезд и совсем скоро будет в Москве. Надо же, как всё просто, когда сняты оковы!

А что если сесть за руль этой колымаги, и не надо никакой станции, можно доехать и на машине. Нет, нельзя, у него ведь нет прав. Но без прав его задержат, и он опоздает в Москву. И, закинув сумки на плечо, он пошёл прямо, туда, где должна быть дорога. И брёл в густой рыжей траве, как в камышах, и быстро выдохся: оказывается, по траве идти так же тяжело, как и по песку. И было отчего-то трудно дышать, и приходилось подгонять и подгонять себя. Надо, Федя, надо! — вспомнилась киношную реприза. Он обязательно выйдет на дорогу, там асфальт, там будет легче.

Так, глядя под ноги, изредка вскидывая голову: далеко ещё? он всё шёл и шел. И видел себя будто со стороны: маленький человечек бредёт по бесконечной равнине, и всё было как в замедленной съемке, так же тягуче долго плыл перед глазами пейзаж. Вот только шоссейка будто дразнила, то показывалась, то вдруг исчезала из виду. Наконец, чёткий контур проехавшей вдалеке машины обозначил дорогу, и вот уже ясно видно серая гладкую ленту со щербинами по краям асфальта, с полосами наметённого ветром песка. И совсем не удивила та чёткость, с какой он различает каждую песчинку и каждый листок травы, росшей на обочине. Он помнил эту чёткость, когда в первый раз посмотрел на мир в контактных линзах. Но окуляры были привычней, и он так и не смог заставить себя лепить на зрачки кусочки пластика. Не отвлекайся, а то пропустишь машину, приказал он себе. Осталось всего ничего, каких-нибудь десять-пятнадцать метров!

Но когда вышел на вечернее шоссе, растерялся: вокруг было пусто, только впереди виднелось что-то, похожее на дом. Там он и подождёт машину, напьётся воды, приведёт себя в порядок! Только вблизи строеньицем оказались хаотично сваленные ломанные бетонные плиты с торчащей в разные стороны красной от ржавчины арматурой. И, дойдя до завала, он прислонился к шершавой, и почему-то холодной плите и постоял так, отдыхая, несколько минут. А что, если здесь бросить сумку? Зачем она ему? Вещи вяжут человека, и он не может в случае опасности бежать. Какой опасности? Его ведь освободили! Ну да, освободили, но вдруг вернутся, свяжут, заклеят рот… И, не раздумывая, бросил сумку в расщелину между плитами, она глухо стукнулась обо что-то там внутри. Всё! И это похоронил. Теперь, пустой и лёгкий, он совершенно свободен.

И не успел вернуться к дороге, как его догнала одна, другая машина, и он вдруг засомневался и не стал поднимать руку. А стал проигрывать возможные шофёрские вопросы и всё не мог найти ответ, как он оказался здесь, на дороге. Не рассказывать же, как их с Антоном везли в Читу, а потом все куда-то исчезли, и он остался один. Нет, об этом рассказывать нельзя! А то могут и назад, в барак, отвезти. Нет, нет, ему надо срочно в Москву!

Но когда показался транспорт, голосовать не пришлось, нагнавший его старенький грузовичок остановился сам.

— Ну, что, мужик, подбросить? — выглянул из кабины загорелый парнишка.

— На станцию довезёте? — выдавил он из себя.

— С тебя причитается. Годится? — предупредил парень. — Сам заберёшься или подмогнуть?

— Годится, годится! — торопливо выкрикнул он и неумело с колеса перевалился через дрогнувшие под ним доски.

Кузов был пустым, без груза и без людей, и это было замечательно. Машина тут же набрала скорость, хорошо, он успел стать на колени и уцепиться рукой за передний борт. Чего они так несутся? И заглянул в маленькое оконце: там, внутри, виднелись два человека. Да не всё ли равно, сколько их там? Главное, никто ничего не спрашивает. Так, покачиваясь, он и трясся на грязных досках кузова и ехал на станцию Оловянная. Но вот грузовик тряхнуло, он вскинул голову и увидел: там, впереди, уже показались дома. И хорошо, и замечательно, скоро вокзал!