Заговор обезьян

Нет, в самом деле, жить самой простой жизнью, без никчёмного философствования, без всяких сожалений! Колоть дрова, строгать что-нибудь на верстачке. Будет замечательно пахнуть деревом и стружки будут жёлтые, кудрявые, твёрдые, ну да, от рубанка твёрдые… И легко представил себя в валенках, меховой телогрейке и треухе… А то выращивать сад, непременно с антоновкой и белым наливом. Большой яблоневый сад не получился, может, хоть свой, маленький вырастить… А в том саду должны быть не только яблони, но и черешни, конечно, черешни… И можно сидеть у окна и смотреть в сад, и пить чай на веранде… большая лампа… мотыльки… запах палых листьев… и все-все рядом… И обязательно ходить в лес за грибами, не за ягодами, а именно за грибами. Нет, почему же, и за ягодами тоже… А ещё резать берёзовые веники и топить баню, а зимой ещё и печь в доме. В доме обязательно должна быть голландка, выложенная если не изразцами, то белым кафелем. И стенка в комнате за печкой тоже в кафеле. Он бы прислонялся к ней и грел больную спину…

Надо же, как пробирает ветер здесь, у реки, поёжился он. Тихой и незаметной жизни захотелось? Не будет такой жизни. Отказано! И что он делает здесь? Осталось всего ничего, Москва рядом, зачем ему какая-то Тверь? Бог с ней, надо ехать дальше! Там, в Москве, есть одна радиостанция, там должны принять, выслушать… А сейчас на вокзал! Сейчас подойдёт вон тот человек, он и расскажет, где здесь вокзал. Бородатый черноволосый мужичок с большой клетчатой сумкой приближался медленно, по пути осматривая железные урны, заглядывал под лавки, не стесняясь, и его и спросил: «Извини, тары нету?» Он виновато развел руками, и бородатый двинулся дальше, и пришлось кричать в спину: «Скажите, как река называется?» И мужичок удивленно застыл на месте: «Так Волга же!» И, развернувшись, уселся рядом.

— А ты что же, не местный? — заглядывал бородатый в глаза. — Вот только его самого было трудно рассмотреть — лицо терялось в бороде.

— А у меня полбаночки пивка есть, хочешь? А то, смотрю, человека трясёт. Выпей!

— Нет, нет! Мне бы беленькой, согреться, а то у вас тут холодно! — передёрнул он плечами. — Где-то здесь у вас должен быть этот… «Лондон», кажется?

— То-то и оно, что кажется. Нет теперь «Лондона»! Прикрыли! Ох, и попил я всякой дряни в этом шалмане! А хорошо сказал: дряни в шалмане, а? Ещё рифмую! Но ведь точно — шалман. И стаканы в этом «Лондоне» не мыли, говорю тебе: не мыли! Представляешь, что суки вытворяли? Выпьешь ты стаканчик водчонки и пойдёшь себе восвояси, а они подберут и наливают уже другому. Это как так, в немытый? И не доливали, ох, не доливали, суки, грамм по десять, а то и двадцать! А там ведь полгорода за день перебывает. Это ж сколько можно за день на недоливе срубить, а? Так что за беленькой придётся в магазин идти… Деньги-то есть? — заботливо спросил бородатый. И он закивал головой: есть, есть. И поднялся: пора!

— Вокзал здесь у вас далеко?

— Да если идти отсюда, то всё прямо да прямо. Вот пройдёшь памятник, видишь, стоит к нам спиной? Пройдёшь дальше, выйдешь на параллельную улицу, свернешь как раз у «Лондона», а там с проспекта всё идет на вокзал: и трамваи, и маршрутки, — зачастил бородатый.

— А что, и пешком можно дойти?

— Да я же тебе толкую: минуешь памятник Ильичу, он у нас смешной — вроде как тачку останавливает, потом выходишь к «Лондону», но, уже не сворачивая, по Трехсвятской, ну, улица так называется, идешь себе всё прямо и прямо. А как увидишь здание с часами — это и будет тебе вокзал. Да у нас город ровненький, не заблудишься…

И, поблагодарив, беглец быстро двинулся по указанному маршруту. Это хорошо, что до вокзала можно дойти пешком, заодно и согреется. И не будет он смотреть пивнушку под дурацким названием. В любопытстве такого рода есть нечто нездоровое. Да и что смотреть? Архитектурное доказательство своих Фермопил? Своего Аустерлица? Но когда через три минуты увидел старое трехэтажное здание на углу двух узких улочек, невольно замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Немытые окна, облупившаяся штукатурка, осыпающаяся краска на дверях… Пахло такой советской древностью, что где-то здесь обязательно должны быть «Рога и копыта». Нет, такой, откровенной, не было, ничего не было и про «Лондон». Только на давно немытых угловых окнах первого этажа ещё сохранились изображения лондонских достопримечательностей.

— Ты представляешь, какое золотое место было? А взяли и прикрыли? — услышал он за спиной голос бородатого с клетчатой сумкой. — Ты, смотри, и вывеску сняли, была зелёненькая такая, а на ней прямо так и было написано: кафе «Лондон». И часы работы: с 8.00 до 22.00. И долго так висела… Говорят, прикрыли из-за ремонта! А где ремонт?

Человек ещё долго бы сокрушался, и пришлось перебить:

— А что здесь раньше было, до пивной?