Заговор обезьян

— Да это он во сне буровит. Ничего ему не сделаесса, отосписса и будет мужик как огурец.

— А ночью если проснётся, начнёт по дому ходить… Он говорил, и в бане согласен спать…

— Он чего ж, на голых досках там спал бы?

— Да отнесли бы тулупчик и покрывало, не барин…

— Сама привела человека, говорила, деньги сулил, а теперь что ж: иди, мол, в баню?

— А, может, у него и платить нечем? Может, он у нас разжиться хочет. Баушка, а где деньги-то? Надо перепрятать.

— Дурища! Будешь с места на место перекладать и сама захоронку потеряшь… Надо раньше было гнать со двора, а теперь что ж, нехай спит, и лутчи тут, чем у бане. А то утром проснесса, а там куры в сарайке… Смекаешь? Можа, и соблазнисса, прихватит пару-тройку да уйдёт, а мы и знать не будем…

— Ой, нужны ему твои куры! — возражала внучка.

— Так и ты не пугай! Надо было сразу наладить со двора, а ты на деньги польстилась. Жучок-то на привязи?

— Да где ему быть? А давай дверь в спальню подопрём? — предложила план по безопасности Дора.

— Как ты её подопрёшь, она ж туды, до него, открывасса?

— А я ведро на пороге поставлю, он выходить станет, споткнется, оно загремит, мы и проснёмся! Я, ба, ножи пойду уберу, — метнулась в кухню Дора. А потом долго возилась у своих половинчатых дверей.

— Ты чего там делашь? — забеспокоилась Анна Яковлевна.

— А я пояском свяжу ручки…

— Ну его к лешему! Поможет твой поясок, как же! Да и то сказать, мужик солидный, седой, при очечках… Где ты видела бандита в очках…

— Ой, ба! Это у вас тут они без очков, без зубов и штанами улицу метут, а в Чите бандиты и в галстуках, и на дорогущих машинах, и очки у них на пять твоих пенсий!

— Всё быват, но я уж мужиков на своём веку повидала. Он, может, конешно, и не инженер, но мастер — это точно. И образованный. Видала, каки у него руки? Нерабочие руки. Буду, гуторил, называть вас Анной Яковной, меня давно так никто не звал. Был у нас один учитель, вот токо он и называл.

— Когда в школе училась, что ли?

— Какой там! Я почтальонкой была, бегала по селу, сумку таскала, тяжеленная была… Мне годков двадцать было, а он меня по батюшке звал… Такой мущщина был хороший, такой уважительный.

— Ба, ухаживал? — посмеивалась Дора.

— Дак я и не поняла, только раззадорилась, кофту новую купила на станции, а он как в воду канул.

— Это как? А ну, рассказывай, рассказывай!

— А так! Принесла я ему письмо, и чего в том письме было, не знаю… Кабы знать, так прочитала бы… Так он вскорости после того письма снялся и уехал, уехал и пропал. И никто не знал, чего с ним сталося. Вот и постоялец наш гуторил, мол, заблудилси, а у самого синяки на спине страшенные. Рубаху снял, а спина битая, прям чёрная. Видать, с поезда сбросили…

— Ой, что-то ты на ночь ужасы такие рассказываешь!

— Мы в Шилке когда жили, так таких, бывалоча, у больницу привозили. Ой, я такого в той больнице навидалась, знаю…

— Да когда это было?

— Да лет уж сорок назад и было. Мамка твоя ещё малою была.

— А мамка не от учителя?

— Дурочка, чего городишь? Я бы рада была, да рази я ему пара? Он баский был, городской и грамотный, а я чево ж — простота! Вот Николай на него похожий, такой жа бровастенький, долгоносенький. Токо учитель красившее, у его такой чуб богатый был, такой богатый! А этот Коля уж больно коротко остригся… Помню, после войны заболела, так все волосья сняли, думали — тиф. И голова, помню, так мерзла, так мерзла…

— Что ты, баушка, про волосы, ты лучше про знакомого своего расскажи! Сроду ты мне ничего про своих кавалеров не рассказывала, — всё любопытствовала Дора.

— Дак чего тебе малой рассказывать, это теперича тебе под сорок!

— Ну, а деда любила?

— Спи, давай. Любила — не любила, а всю жизню прожила! Это вам с твоей мамкой чтой-то мужики хорошие не попадаются. Она-то ладно, а ты всё перебирашь да перебирашь…

— Какой перебираю? Только год как Игорька похоронила!

— А этот, про которого гуторила, думает женисса или так балованисса?

— Ну, почему балованится? Вот приедет, сама у него и спросишь.

— И поспрошаю! Давай спать, чуешь, квартирант наш уже похрапывает? Господи, так и день прошёл! Ежи еси на небеси, да будет воля твоя… Можа, и правда, ведро-то под дверь поставить? Поставь на усякий случай, — напомнила Анна Яковлевна, но Дора не откликнулась, должно быть, заснула. — Сняла Дорка бельишко, иль так бросила? Ну, халда, прости мою душу грешную, — перекрестилась Анна Яковлевна. А скоро и её сморил сон.