Заговор обезьян

Через минуту Дорин голос уже слышался за окном, она что-то выговаривала собаке. И беглец в очередной раз удивился тому, как далеко здесь разносятся звуки. Вот и в очках резко проступили детали: сбитый половик, треснувшее зеркальце шкафа, отстающие края обоев… И пожилая хозяйка в странной одежде: в длинной юбке и шароварах, под вязаной кофтой у неё виднелась майка с игривой надписью, на голове платок, повязанный тюрбаном.

Анна Яковлевна собралась было покинуть комнату, и квартирант обрадовался: вот и ладно, вот и хорошо, а он потихоньку выберется наружу… Но, потоптавшись, старушка принялась перекладывать из стопки в стопку вещи и, как заведенная, всё перекладывала и перекладывала. И он с нарастающим раздражением не мог дождаться, когда она, наконец, выйдет, и тогда он встанет, доберётся до бани и там переоденется, пока нет Доры, пока не нагрянул ещё кто-нибудь, посторонний и опасный. Правда, он сам опасней некуда, вот только брать его можно голыми руками…

— Ну, как? Получшало маненько, нет ли? — услышал он над собой голос Анны Яковлевны и кивнул головой: спасибо, лучше. — Ну, и тогда чего ж… Пойду и я прилягу, чевой-то нашлёндралась с утра…

Когда стихло и шарканье ног, и старушечье бормотанье, он медленно, очень медленно поднялся с постели и постоял с минуту, проверяя, как оно. Голова на этот раз вела себя прилично, и в глазах потемнело только на секунду. И, определившись, осторожно, по стенке, по стенке, сквозь занавесочки перебрался в кухоньку и, передохнув, сделал несколько коротких шагов до двери. Но сразу отвлёкся на часы, там из маленького окошка выскочила птичка и стала куковать-отсчитывать. На часах было 11.00. А число? Число часы не показывали, пришлось самому напрячь мозги, и получилось 19 августа. Девятнадцатое! Но это не вызвало никаких эмоций и даже воспоминаний, что этот день когда-то значил и для него, и для других…

И то, что тяжёлая дверь прикрыта неплотно — порадовало, он сможет выйти без посторонней помощи. И в коридоре, опершись руками в бревенчатую стену, с трудом — ноги, что ли распухли? — втиснулся в кроссовки и переместился к входной двери. А на крыльце пришлось зажмуриться — так ярок был белый день.

И когда открыл глаза, осторожно осмотрелся: на улице было тихо, ни машин — да какие здесь машины! — ни людей, но обнаружилась собака, виляя хвостом, она вышла ему навстречу и миролюбиво потёрлась о колени. «Замечательная собака!», — собрался он погладить псину по голове, но та вдруг отвлеклась и кинулась к калитке. И скоро мимо заборчика прошли два подростка. Хорошо, он успел спрятаться за угол дома, зачем детям видеть беглого заключённого.

А на улице было так хорошо! Прошедший дождь приглушил жару, оживил краски, и теперь скалы отливали яркой охрой, влажно чернели крыши и земля, и голубоватые капли висели, переливаясь, на ветках. И, скользя по мокрым досточкам, уложенным на дорожке — под ними хлюпало и чавкало, он стал потихоньку продвигаться в конец участка. Ветер студил спину, разнеженную за эти две ночи, кружило голову, а тропинка всё не кончалась, а тут ещё догнали куры и забежали вперед, будто чего-то просили. Но у него и нет ничего, даже крошек и, повернувшись к птицам, он раскрыл руки: вот! И рыже-зелёный петух, что сопровождал это куриную банду, недоверчиво скосил глаз. Пришлось растопырить пальцы: смотри сам, если не веришь! И куриный вождь, тряхнув оранжевым гребнем, развернул свой отряд, и разрешил следовать дальше.

И когда он, наконец, забрался в сухую утробу предбанника, пришлось свалиться на лавку и ждать, когда выровняется дыхание. Состояние было такое, будто его трактор переехал… Так может и в самом деле остаться? Если он и сможет идти, то только до ближайшего села… А там что, снова придётся проситься на постой? Смотри, как понравилось! Тогда лучше уж здесь, он этих женщин хоть знает… Но только на сутки, всего на сутки. Ну, не может сегодня идти, не может — и всё тут! И пусть внучка потерпит, раз не выдала его милиционеру, то не станет же выгонять то, что разваливается на составные части…