— Ты смотри, милиции сколь наехало! То не дозвонишься, а то приехали, по дворам ходят, а чего — не понять… Ну, я и пожаловался: у меня картошек кустов сорок ктой-то выкопал! А Науменков этот: какая, мол, картошка, да матюгами на меня, мол, по сурьёзному делу приехал, и картошка твоя до одного места. Так и у меня сурьёзное дело — выкопают картошку, с чем тогда останемся? Я так ему напрямки и сказал: кого на огороде застану, буду бить, и крепко. А он: ну, и бей, токо, мол, не покалечь. Это, грит, беглые шалят, много, грит, беглых в этом месяце. Вот, мол, объезжаю территорию, кто чего видал, кто чего слыхал, может, какие вертолёты, может, машины чужие были… Покрутились часа два и поехали, всё спешат, и куды спешат… Так Науменков и у вас был, долго не выходил, никак и он торговался? Смотрю, понёс чего-то завернутое у машину…
— О, Дорка вертается! В магазин за хлебом ходила, а вы как, запаслись? — вышла из положения Анна Яковлевна. Кому охота рассказывать о конфискации оружия в собственном доме.
Тут и беглец увидел в окно, как за штакетником мелькает жёлтое платье, и опрометью бросился в комнатушку, по дороге задел стул, и тот с грохотом упал. И стремительное перемещение тотчас отозвалось сердцебиением, на лбу выступил пот. Говорила же мама: нехорошо подслушивать! Подслушивать нехорошо, а слушать надо. Выходит, в селе о нем не знают, вот и капитан Науменков в полуметре прошёл, не увидел. Только почему он расспрашивал о машинах и вертолётах? И почему о беглых во множественном числе? Ну, это просто объясняется. Сосед от себя приврал, хотел немножко напугать Анну Яковлевну и приобрести домик подешевле, а милиционер такую установку получил, что и сам не знает, кого надо искать… Но почему так плохо? Сейчас, сейчас всё пройдёт! Он полежит немного, отдохнёт и… Нет, ложиться нельзя, перед женщинами неудобно…
И, когда открылась дверь и в дом впорхнула Дора, квартирант сидел на кровати и гладил кошку. И кошка тихо мурлыкала, будто не в первый раз на этих коленях.
— Ой, как в избе душно-то! И на улице так парит, так парит, — заглянула в спаленку оживлённая Дора. — Окно надо отворить, а то и задохнуться недолго. А тут ещё и баушкиными лекарствами шшибает!
И только он собрался что-то ответить, а окно уже было открыто настежь, и занавеска заколыхалась от ветерка, и Дора от занавески смотрит пристально, будто не узнавая.
— Ну, как, посвежело? — улыбалась она. И теперь в очках беглец удивился разительному сходству и внучки, и бабушки. Только одна была молодая цветущая женщина, а у старушки было когда-то всё то же самое, только высушенное годами. У обоих были чёрные глаза странного разреза — круглые и раскосые. Ах да, они ведь гуранки! Выл и тонкий нос, и вишнёвые губы, и мелкие веснушки по смуглому лицу. И полнота теперь выглядела приятной. Надо же, какая перемена восприятия! — удивился он сам себе. Вот только сарафан или платье — он не разбирался в женских нарядах — мог быть и подлиннее…
— Спасибо. Свежий воздух — это хорошо, — отведя взгляд, согласился квартирант. «Но лучше, когда воздух свободный».
— А вас и не узнать, такие перемены! — отчего-то перешла на вы Дора и провела рукой по своей щеке: надо же, как небритый отличается от бритого. — Прямо не квартирант, а профессор! — с непонятной улыбкой рассматривала она его, и глаза вдруг затуманились: вспомнила, где видела этого профессора? Новости-то она хоть изредка, но ведь смотрит! Может, и о побеге уже говорили? Чёрт, зачем он надел очки, обходился же как-то без них! И бриться не надо было, теперь вот сам выставился. Нет, определённо Дора что-то заподозрила. Но только женщина сама взяла и переменила тему.
— Бабуля сказывала, супом вас покормила? Ну, как? Съедобно?
— Спасибо, очень вкусно.
— Ну, тогда пойдёмте, покажу, что взяла в магазине…
Пришлось подняться и тащиться на кухню. И Дора стала выкладывать на стол покупки, приговаривая: два пакета кефира, а это шоколад, куда ж ещё одна плитка подевалась… да вот она! А это вода ваша! — бухнула она на стол бутылки. — Я ещё и колбасу взяла, хоть и не заказывали, свежей завезли…
И присев у стола, он повертел бутылку с минеральной водой, пить не хотелось.
— Ну, что ж вы? Отэтывайте крышку-то, — наклонилась к нему Дора.
— Извините, не понял…