Заговор обреченных

– Думаю, нам стоит поговорить о вас, – осадил его Оберг. – Я в лучшем положении. Станете отрицать? Уверен, что сегодня же последует вызов вас в Берлин. Только что я получил некоторую информацию о том, что происходит сейчас в столице. Уже арестованы сотни офицеров и генералов. Начались допросы. Кое-кто расстрелян. Фюрер потребовал для всех участников путча самого сурового наказания. Поверьте моему предчувствию, что расстрел для них будет равнозначен помилованию. Смерти некоторые арестованные будут выпрашивать у следователей гестапо, как милостыню. Станете возражать?

– Кто посмеет усомниться в профессионализме палачей из гестапо? Господин группенфюрер, давайте не омрачать свою жизнь предчувствиями, а лучше обратимся к моменту истины. Вы пришли сюда, чтобы дать мне важный совет: застрелиться, не утруждая ваших берлинских коллег протоколами, допросами и пытками?

– Я пришел сюда только для того, чтобы заявить, что не собираюсь давать вам решительно никаких советов, – медленно, монотонно просветил Штюльпнагеля группенфюрер СС. – Даже бежать к англичанам или американцам – и то я бы вам не советовал. Поскольку, и те и другие с величайшей радостью передадут вас трибуналу генерала де Голля или еще кого-то из вождей французского Сопротивления. И тогда уж вы будете завидовать черной завистью тем, кого пытают в камерах гестапо. Станете отрицать?

– Ради такого совета тратить время на поездку сюда действительно не стоило – тут я с вами согласен.

– Но в то же время, – продолжил изложение своих философских казусов Оберг, – я не стану советовать вам не ехать в Берлин. Хотя, казалось бы, совершенно не в моих интересах, чтобы о случившемся здесь в ночь с двадцатого на двадцать первое июля высшее командование СС могло судить, исходя из вашей версии. Согласно которой парижское гестапо, СД и полиция – не что иное, как стадо баранов, давшее загнать себя под нож без единого выстрела. То есть, что мы с досточтимым доктором философии Гельмутом Кнохеном – двое идиотов, не способных учуять у себя под носом огромную организацию заговорщиков. Правда, Кнохен относится к этому более философски – на то он и доктор философии. В то время как я, подобно вам, чту философию приказа.

– Я понял вас, господин Оберг, вы пришли сюда, чтобы решительно «не советовать» мне застрелиться, не выходя из своей квартиры. Ну еще разве что в служебном кабинете. Ради поддержания традиции.

– Можно устроить и так, что вы погибнете геройской смертью – от пули бойца Сопротивления. Вот увидите, среди ваших единомышленников немало найдется таких, кто предпочтет погибнуть на передовой, от пуль партизан, англичан или, в худшем случае, в автокатастрофе…

– Это их дело, – жестко ответил Штюльпнагель, отлично понимая, что Оберга больше интересуют не его спасение или смерть, а его молчание.

– …Значит, у вас уже существует своя версия событий двадцатого июля? Я верно понял вас, группенфюрер?

– Абсолютно верно.

– Так изложите ее. Так, для общей ориентации.

– Она не будет слишком жестокой по отношению к вам, человеку, столько сделавшему для того, чтобы в нашем губернаторстве во Франции был установлен настоящий арийский порядок, – поднялся Оберг, давая понять, что настало время откланяться. – Это все, что я могу обещать вам, кроме уже ранее данного мною обещания – не прибегать ни к каким советам, – то ли передумал группенфюрер, то ли просто не готов был к изложению своей, особой версии.

Оберг уже направился к двери, когда вновь, словно бомба под столом фюрера, взорвался неестественно громкой трелью телефон. Предчувствуя, что должно произойти что-то любопытное, группенфюрер остановился за прикрытой дверью.

– Что? – услышал он раздраженный голос Штюльпнагеля. – Вызов из Берлина? Отбыть сегодня же? – генерал стоял спиной к Обергу и решил, что тот уже вышел. – Подпись Кейтеля? Нет, Гиммлера? Понятно, Хуберт, понятно. Что ж, вызов есть вызов… Позаботьтесь о машине.

Штюльпнагель положил трубку и оглянулся. Заметив это, группенфюрер громко, вызывающе расхохотался и только тогда хлопнул дверью.

60

Штюльпнагель в последний раз взглянул на отель «Мажестик», в котором располагался штаб Верховного командования германскими войсками во Франции, и, прежде чем сесть в свой «опель-адмирал», решил пройти два квартала по авеню Клебер.

– Может, мне все же стоит отправиться вместе с вами, господин генерал? – тушуясь, предложил шедший вслед за ним адъютант, увидев, что машина обогнала их и остановилась шагах в десяти. – Так или иначе вам понадобится охрана.

– Она уже не понадобится мне, полковник.

– В любом случае я оказался бы полезен вам в Берлине.

– Вряд ли.

– К тому же, честно говоря, мне просто страшно оставаться здесь без вас.

– Это звучит более убедительно, чем все предыдущие аргументы.

Полковник взглянул на него с надеждой. Ему показалось, что генерал все же решился взять его с собой. И был удивлен, когда фон Штюльпнагель неожиданно заявил:

– Возвращайтесь-ка, полковник, в штаб и, если хотите, делайте вид, будто ждете моего возвращения. Какое-то время вам это будет удаваться. Хотя на самом деле не ждите.