Заговор обреченных

Появился фон Хефтен, вежливо извинился и, стараясь быть как можно незаметнее, убрал со стола чашку и бумагу с крошками, оставшимися от бутербродов. Вновь извинился и вышел.

– Интересовался нашим самочувствием.

– Уж не собирается ли он похищать нас, как Муссолини?

– Теперь мы по крайней мере знаем, кто придет по наши души. И еще – дал полезный совет.

– Любопытно.

– Пустить себе пулю в лоб.

– Не оригинально. Тем не менее… Вам не кажется, что именно ради этого совета он и позвонил? Если бы к прибытию его людей Фромм вместе со штабом расстрелял сам себя, это избавило бы фюрера, Гиммлера и прочих от излишних объяснений и откровений офицеров, которые отчаялись еще до покушения на фюрера.

– Резонно.

– Может, заглянем к Ольбрихту?

– Зачем? – усомнился Штауффенберг.

– Следовало бы доложить.

– Думаете, Ольбрихту не все равно, кто именно придет по его душу?

– Как знать.

– В любом случае не стоит. Нервы и так у всех напряжены. Ольбрихт, как и Бек, все еще предпринимает усилия, чтобы изменить ситуацию. Будем считать, что у нас со Скорцени состоялась обычная беседа двух знакомых офицеров. А потому просил бы вас, полковник…

– Поскольку это частный разговор… – развел руками Мерц фон Квиринхейм. – Щадить нервы – последнее, что мы еще способны сделать друг для друга.

В наступившей паузе они оба смотрели на телефонный аппарат, ожидая очередного сюрприза.

– Ольбрихт не связывался с Парижем? – нарушил молчание фон Штауффенберг.

– Во всяком случае, я ничего не знаю об этом. Хотите позвонить? У вас там в штабе родственник.

– Мне бы поговорить с самим генералом Штюльпнагелем.

– Решитесь?

– Поскольку крайне необходимо.

– По-моему, генерал Ольбрихт, как и Бек, немного побаивается его. Так мне показалось. Побаивается, потому что мы его подвели…

– Вот об этом я и хочу поговорить со Штюльпнагелем. Рассказать ему все как есть.

– Стоит ли?

– Он – единственный из командующих, который раскрутил план операции «Валькирия» на всю мощь. Единственный, кто уже не может ни свернуть операцию на своем театре действий, ни хоть как-то оправдаться в случае краха.

– Ну и?..

– Мой долг сказать ему всю правду. Он должен знать, что сейчас происходит на Бендлерштрассе и в целом в Берлине.

– Благородно, однако это может помешать ему. Спаникует. Тогда мы потеряем последний реальный шанс… Ведь Штюльпнагель, если только он полностью овладеет ситуацией во Франции, действительно может действовать самостоятельно. Независимо от того, чем завершится восстание в Берлине. Его поддержат англичане и американцы, которые уже высадились там. Это путь к перемирию и объединению сил, направленных в конечном итоге против большевистской России.

– Он не спаникует. Штюльпнагель – нет. Я знаю этого генерала. Решительнейший человек. Да и моя совесть будет чистой.

Штауффенберг потянулся рукой к телефонному аппарату, но задержал ее и посмотрел на фон Квиринхейма.

Тот понял, что Штауффенберг хотел бы говорить с генералом наедине.

– Да, конечно… – подтвердил это его право фон Квиринхейм, пятясь к двери.

35

Пока Штауффенберг вел беседы со Скорцени и Штюльпнагелем, полковник граф Шверин и подполковник генерального штаба Бернадис попросили генерала Ольбрихта принять их.

– Вы хотите сообщить мне что-то очень важное? – настороженно высказал догадку Ольбрихт, глядя на офицеров полусонными, воспаленными глазами. – Остается узнать, что именно.

– Мы только что побывали в телетайпном зале, поговорили с радистами, заглянули в некоторые отделы, – начал полковник Шверин, – то, что мы там видели и слышали…

– Короче, полковник. Вы хотите уведомить меня, что на этом «летучем голландце» готовится бунт?

– Как раз о нем мы и собирались предупредить вас, господин генерал. Наша ставка действительно напоминает пылающий «летучий голландец» с мертвой командой на борту.

Ольбрихт недовольно поморщился.

– Увольте от кладбищенских сравнений.

В это время в кабинет зашли Бек и Геппнер. Они остановились у двери, чуть позади и сбоку от офицеров, и стали молча слушать.

– Насколько ваши опасения серьезны? И во что, по вашим предположениям, этот бунт может вылиться? – спросил Ольбрихт.

– Вначале мы думали, что недовольные попытаются уйти из здания. А если, выполняя ваш приказ, часовые не захотят выпускать их, то прорвутся силой.

– Я и сейчас предполагаю, что они будут действовать только таким образом.

– Но они понимают, что в их интересах оставаться здесь до конца, – возразил полковник Бернадис. – Каждый сбежавший отсюда будет найден дома и предстанет перед гестапо как предатель. Следовательно, нужно оставаться до конца. И не просто оставаться, а предоставить гестапо подтверждение своей непричастности. А еще лучше – преданности.

Ольбрихт молча взглянул на Геппнера и Бека. Несостоявшийся президент почему-то так же молча повернулся и вышел. Скорее всего, у него просто-напросто не выдержали нервы.

– Все это мы уже слышали, господа офицеры, – недовольно проворчал Ольбрихт. – Что конкретно вы предлагаете?