Заговор обреченных

– Это следует понимать так, что в Берлине путч подавлен? – вынужден был решиться на этот вопрос комендант «Большого Парижа».

– Я бы не сказал. Точнее, он не получил надлежащего развития. Такое объяснение кажется вам достаточно убедительным?

– Но есть ли тогда смысл?..

– А мы в любом случае действуем строго автономно, исходя из ситуации, складывающейся здесь, в Париже. Так что выводите своих гвардейцев, комендант, выводите. Роммель в курсе. Бог – тоже. Они поддержат.

– А фон Клюге? – осмелился он втиснуть вечно сомневающегося и хитрящего фельдмаршала между Господом и Роммелем на место, которое ему явно не принадлежало.

– Руководители гестапо и СД должны быть доставлены в здание Военной школы. Утром их будет судить трибунал. Наш, специальный трибунал, – не пожелал губернатор распространяться относительно позиции фон Клюге. – Выходя из казарм, гвардейцы должны помнить, что вся великая Германия смотрит сейчас на них как на свою последнюю надежду.

– Чтобы вселить в них такую веру, я должен хоть на какое-то время почувствовать себя Бонапартом. Который, кстати, окончил Парижскую военную школу.

– Так ведь самое время почувствовать себя им, генерал, самое время! Через час-другой Париж будет в ваших руках. Не какая-то там Варшава – сам Париж! И помните: иного случая вам уже не представится.

Последующие три часа Штюльпнагель провел в таком напряжении, словно бомба, подложенная полковником Штауффенбергом под стол фюрера, неожиданно взорвалась здесь, почти в самом центре французской столицы, и всеразрушающая волна ее взрыва начала охватывать все новые и новые районы «Большого Парижа», выметая все то эсэсовско-гестаповское, на чем, собственно, и держалась до сих пор вся его оккупационная администрация.

Солдаты первого гвардейского полка, ставшие основной штурмовой силой генерала фон Бойнебурга, пронеслись по резиденциям и учреждениям гестапо и службы безопасности, словно тайфун. Они не зверствовали, как это обычно делали гестаповцы, но в то же время действовали с такой решительностью, словно всю свою службу только тем и занимались, что сводили счеты с СС.

– Господин губернатор, – докладывал Бойнебург уже через полчаса после начала операции, – только что мои гвардейцы окружили службы сыскной полиции СД на авеню Фош и на улице Соссе. С нашей стороны потерь нет, все закончилось легкой потасовкой.

– Что-то эсэсовцы слишком вяло сопротивляются. На них это не похоже. Не кажется, генерал?

– Деморализованы. Иного объяснения не существует.

– Или на кого-то надеются. Кстати, не забудьте о полиции порядка.

– Два взвода находятся сейчас у штаб-квартиры орднунгсполицай на улице Фезандери. Сообщений пока не имею. Но мною отдан четкий приказ об аресте ее шефа Шеера. В первую очередь – его.

«Догадываются ли парижане о том, какая охота развернулась в эту ночь на ненавистных им гестаповцев и черномундирников из сыскной полиции СД? – подумал Штюльпнагель, выслушав сообщение коменданта. – Парижане теперь представлялись ему в роли союзников. Правда, весьма сомнительных. В какой восторг они придут завтра, узнав, что все руководители гестапо, СД и полиции порядка расстреляны».

«Расстреляны», – вдруг поймал он себя на слове. – Уже завтра? Конечно, было бы проще, если бы их устраняли еще во время ареста. Но, похоже, что оказывать сопротивление эсэсовцы действительно не настроены. В таком случае судить их следует завтра же утром. И завтра же расстрелять. Слишком высокопоставлены и опасны, чтобы возиться с ними еще хотя бы сутки».

«Решительным нужно быть только тогда, когда способен оставаться решительным до конца», – сама собой сформировалась мысль, которую Штюльпнагель готов был воспринять, как всемирный девиз путчистов. Когда-нибудь он сядет и предаст все эти свои мысли нетленности бумаги и чернил. Фон Штюльпнагель всегда ощущал на себе бремя литературно-философского призвания. «Смиренная ночь Большого Парижа» – как раз то название, которое вполне может соответствовать замыслу его мемуаров, способных перерасти в нечто большее, чем подкаблучные воспоминания обычного строевого генералишки.

– Только что нами арестован предводитель местных эсэсовцев генерал Оберг, – завершились для будущего мемуариста минуты томительного ожидания. – Его арестом занимался генерал Брехмер. Таким образом, служба безопасности, по существу, подавлена.

– Поблагодарите Брехмера за личное мужество, комендант.

– Да, как это ни странно, группенфюрер Оберг тоже не сопротивлялся. Правда, попытался поднять на ноги абверовцев и еще какой-то свой эсэсовский резерв…

– Когда я говорю о личном мужестве, то имею в виду не участие в перестрелке, господин фон Бойнебург, – назидательно уточнил Штюльпнагель. – Человек, решившийся арестовать генерала от СС, ведающего германской службой безопасности, достоин Рыцарского креста уже за одно только согласие отважиться на такой шаг. И не забудьте, что остается еще начальник сипо-СД Гельмут Кнохен.

– Его разыскивают. Как и некоторых начальников служб его ведомства.