Заговор патрициев, или Тени в бронзе

От такого человека, как Пертинакс, нужно было неизбежно ожидать чегото подобного. Только богам известно, где он нашел этих головорезов. Они были похожи на германских наемников: большие, длинноволосые хвастуны, сначала нанятые покойным императором Вителлием — а теперь оказавшиеся в Риме после гражданской войны, слоняясь пьяными по борделям вдоль Тибра, поскольку новый, более привередливый Цезарь не брал на службу в пределах Рима иностранные войска.

От чрезмерного потребления пива и кровяной колбасы у этих людей были огромные животы, но они умели драться, особенно с перевесом шесть к одному в их пользу. Какойто злой центурион из иностранных войск на рейнской границе устроил этим бугаям несколько лет легионерской подготовки. У них было огромное оружие, кельтского типа с плоским клинком, которым они размахивали над головами и на уровне пояса, в то время как меня грубо заставили опустить вниз мой короткий, острый римский кинжал. Под костюмом жреца у меня была короткая кожаная куртка и защита для рук — маловато против шести вопящих маньяков, которые получали удовольствие от одной мысли порезать мою соленую хрустящую корочку, словно кабана из Черного леса. Пертинакс засмеялся.

— Улыбайся дальше, — горячился я, глядя на германцев. — Я разделаюсь с твоими тявкающими комнатными собачками, а потом доберусь до тебя!

Он покачал головой и направился к выходу. Но Туллия оказалась там раньше. Благодаря страху перед ним — теперь, когда он знал, что она обманула его, — ее ноги стали быстрыми, а руки уверенными. Она ринулась по коридору привратника, пробежала мимо двух пустых комнат и распахнула огромную, обшитую металлом дверь. Туллия выскочила на улицу — а вместо этого внутрь вломился Мило.

При виде нашего монстра, не имеющего чувства юмора, Пертинакс в нерешительности замер и обернулся. Я видел, как он быстро побежал к лестнице. Я был в ловушке, крепко прижатый половиной дюжины тяжелых клинков. Пока я отчаянно отбивался, их напор, когда они касались моего меча, выбивал из моей руки всю силу. За Пертинаксом побежал Курций Гордиан — его неловкая, похожая на мешок фигура, горящая долго вынашиваемой надеждой на месть, с опасной быстротой спускалась по лестнице. Он ловко держал в руке маленький, острый нож, который мы использовали во время обряда, все еще мокрый от горла нашего жертвенного ягненка.

* * *

Мило своими коровьими мозгами размышлял, что ему делать: мой любимый головорез.

— Сделай одолжение, брось флейту и возьми меч, Мило!

Мило раздобыл меч простым способом: схватил ближайшего наемника, поднял безумца над землей и избивал его до тех пор, пока тот не выпучил глаза и от слабости не выронил меч.

— Прижми еще нескольких! — выдохнул я, пока сам пытался разоружить следующего, а тем временем мой ботинок оставлял на его чешуйчатых штанах след, о котором, если его интересовали женщины, он потом горько пожалеет.

Теперь мы с Мило могли встать спина к спине и отойти от стены. Круг противников расширился, но у нас было больше времени следить за ними. Когда двое наступали с разных сторон, мы, договорившись, пригнулись и дали им с отвратительным хрустом пронзить друг друга.

Грубое фехтование длилось меньше, чем я думал. Двое последних, которые еще могли бегать, оттаскивали раненых. Чтобы скрыть, что они както связаны с домом Пертинакса, мы с Мило выбросили мертвых на улицу в канаву напротив, как грязные остатки от какойнибудь пьяной ссоры прошлой ночью.

— Тебе досталось, Фалько?

Еще ничего не болело, но я весь истекал: на левом боку у меня был длинный разрез. После пяти лет в должности осведомителя я больше не чувствовал необходимости падать в обморок при виде собственной крови, но сегодня я меньше всего этого хотел. Мило торопил меня идти искать врача, но я покачал головой.

Мы поспешили обратно, чтобы найти Гордиана. На наш крик никто не ответил. Я запер дверь на улицу и забрал ключ. Я нашел кран и выключил фонтан; когда вода остановилась, и упала последняя капля, в пустом помещении наступила действующая на нервы тишина.

Мы осторожно поднимались по лестнице, постоянно прислушиваясь. Мы одну за другой распахивали двери. Пустые гостиные и заброшенные спальни. На фронтоне нетронутая пыль. Одуревшие мухи, врезающиеся в закрытые окна в душном одиночестве.

Гордиан был в последней комнате первого коридора, который мы обыскали. Он ударился о мраморный пьедестал, и мы подумали, что, возможно, он мертв. Мы ошиблись; он просто был в отчаянии.

— Я догнал его — воткнул в него нож, — но он ударил меня, и я все испортил…

Посмотрев, не ранен ли он, я сочувственно пробормотал.

— Это совсем разные вещи — предавать смерти какуюнибудь овцу у алтаря или отнимать человеческую жизнь… — Пертинакс крепко привязал Верховного жреца к стене. У него было не так много синяков, но в таком возрасте шок и напряжение имели свои негативные последствия. Гордиан дышал с таким трудом, что я беспокоился за его сердце.

Я помог Мило проводить жреца вниз по лестнице и быстро выпустил их обоих на улицу.

— Мило, позаботься о нем.

— Я вернусь…

— Нет. То, что здесь осталось, — мое.