Заговор призраков

Отвернувшись от кузена, Агнесс задумалась о параде. Вчера она выспросила у Джеймса, как проходит парад лорда-мэра – одно из главных событий года, посмотреть на которое приезжают не только из пригородов, но со всего Миддлсекса. Поутру в ратуше соберутся отцы города – старый мэр, его преемник, олдермены и представители гильдий, а также их разнаряженные супруги. После завтрака новый мэр, в алой мантии и с золотой цепью на груди, займет место в карете, которая, как выяснила Агнесс, соскоблив сарказм со слов опекуна, вовсе не выглядит колымагой. Скорее уж похожа на шкатулку с драгоценностями, вывернутую наизнанку. А у Лондонского моста мэра и его свиту ждут ладьи, которые поплывут в Вестминстер, где новый городской глава принесет присягу.

Развлечься созерцанием Лондона у Агнесс не получалось: вид по сторонам закрывали поля нового капора, обтянутого изнутри белым атласом, а перед глазами мелькали то поводья, то конский хвост. Что за дурацкая повозка этот хэнсом! Как только лондонцы в нем ездят? Гайд-парк пронесся мимо черно-белой узорчатой лентой, а когда кэб свернул на Пиккадилли, явив взору Агнесс ненавистный Грин-парк, Чарльз полез в карман и достал вчерашние сласти, аккуратно завернутые в носовой платок.

– Хочешь цукатов?

– Давай, – согласилась Агнесс и вкусила нечто приторное, скрипящее сахарной пудрой на зубах. – Кстати, откуда они у тебя?

– Из «Гюнтерс», что на Беркли-сквер.

У лакомства появился отчетливый металлический привкус.

– А «Гюнтерс», наверное, дорогая кондитерская?

– В другие не хожу.

– А деньги откуда? Мистер Линден сказал, что до совершеннолетия фартинга тебе не даст.

– Зато тебе он назначил ежегодную ренту в сто фунтов.

Позабыв, насколько неприлично разговаривать с набитым ртом, Агнесс поспешила возразить, но закашлялась, прикрываясь носовым платком.

– Сумма, конечно, крохотная. Смех один, а не сумма. Приказчик в кондитерской даже поморщился, но я обещал пристрелить его, если он плохо о тебе подумает.

– Ты воспользовался моим кредитом?

– Я выступил в роли твоего агента, кузина. Агента по покупке сладостей. Но если тебе еще что-то понадобится, я и это тебе куплю, – расщедрился Чарльз.

Агнесс волновал более насущный вопрос – что делать с сахарной пудрой, набившейся в нос? Вряд ли леди позволительно сморкаться.

– Ни одного пенни из моей ренты ты не потратишь на дурных женщин! – опомнилась она. – Ни одного! Хотя бы это ты можешь мне пообещать?

– Как тебе угодно, кузина. На дурных – ни одного. Только на достойных… Эй, в чем дело?

Кэб остановился так же резко, как снялся с места, и извозчик обратился к затылкам седоков:

– Дальше Трафальгарской площади не проехать, сэр. Сами поглядите, какая толчея.

Площадь напоминала запруду, где люди стояли плечом к плечу, а несколько экипажей, непонятно как очутившихся в центре столпотворения, не могли податься ни вперед, ни назад и лишь поскрипывали колесами. Такого скопления народа Агнесс не видела ни разу. Сразу вспомнились статьи о том, как на парадах затаптывают старушек, чье любопытство оказалось крепче коленей, а также о пушках, которые взрываются, нанося прохожим чудовищные травмы. Родители Агнесс до дыр зачитывали такие статьи, а после по памяти цитировали отрывки. Ведь травмы всегда описывали так образно и живо…

Не повернуть ли назад? Но Чарльз, привстав, кивнул на колонну в лесах – кажется, строили какой-то памятник. Невысокая колонна походила на обрубок пальца, но Чарльз счел ее указующим перстом. За ней людской водоворот растекался двумя потоками: один на юг, в сторону Вестминстера, другой на восток, к мосту Ватерлоо. Туда-то им и нужно!

Не слушая возражений, он потянул кузину в разноцветное людское море, и в первый миг ей показалось, будто она в самом деле упала в воду. Дыхание перехватило: со всех сторон подступили запахи, уже знакомые ей по городским улицам, но настолько насыщенные, что защипало в носу, а на глаза навернулись слезы. Запахи навоза и гнилой соломы, пота от слепого попрошайки и мокрой псины от его дворняжки-поводыря, жареной макрели с лотка одного торговца и корицы из корзины, которой другой балансирует на голове, пачулей от простоволосой женщины в вызывающе алом платье… От лесов, за которые Агнесс зацепилась подолом, пахнуло опилками и мокрой древесиной, а когда она изорвала перчатки, спасая платье, ее оглушил запах типографской краски. «Баллады, совсем свеженькие! – ревел небритый детина и совал ей в лицо ворох засаленных листов. – Портной порешил жену! Откровения контрабандиста виски! Ужасный прием королевы в Эдинбурге! Граф Эррол раздавлен королевской каретой!» Но Чарльз взглянул на торговца так, что тот попятился, уступая им дорогу, и вновь перед Агнесс замелькали платья. Мятый лен, ситец, гарус… Шелк и бархат тоже попадались, но по большей части на заплатах.

– Сброд проклятущий, – бормотал Чарльз, вклиниваясь в толпу правым боком и энергично работая плечами, как на состязаниях по гребле.

– Это не сброд. Это избиратели.