Заговор призраков

Времени на размышления не оставалось, ведь иначе он встанет и уйдет, подумав, что она все еще та девчонка, очарованная рыцарем-эльфом… А ведь многое, многое изменилось за столько-то лет. Она простила ему все, когда он вернулся к своему истинному предназначению – охоте на нечисть, и готова принять его – любым. Притвориться другом. Притвориться сестрой. Кем угодно. Потому что любовь не иссякает, любовь долго терпит и милосердствует… Какой из апостолов это сказал? Неважно. Неважно даже, что он имел в виду любовь божественную, а вовсе не то чувство, от которого просыпаешься среди ночи с часто бьющимся сердцем, в гнезде из скомканных простыней.

А ведь Джеймс предал ее, напомнила обида, и не единожды! Предал, когда отринул свой волшебный дар и их общее будущее. Когда не пришел за ней в день свадьбы. Когда променял ее на глупую девчонку Агнесс. Ах, да, еще он предал ее, когда назвал своим другом.

И вот он сидит перед ней, глядя в пол, опустив на колени стиснутые кулаки, и выглядит тенью прежнего себя. Рыцарь Тристан, раненный отравленным копьем, а она подле него – Изольда, но не первая, а вторая, та самая белорукая жена, что будет отирать смертный пот с его чела. И если он спросит ее, какие она видит паруса, что ему ответить? Черные – к беде, белые – к исцелению, вот только нигде на горизонте не маячат белые паруса, сколько не всматривайся, их нет. С тех пор как Дэшвуд вошел в тело Чарльза и явил ей Вторую дорогу, мир кажется еще гаже, чем был прежде. Повсюду ей видится или копоть от заводских труб, или мишурный блеск. А белых парусов как не было, так и не будет. Никто не приплывет на подмогу. Так чем же его утешить?

Только тем, что она признает правоту апостола: любовь все прощает, всему верит, всегда надеется и все переносит. Теперь-то она поняла: любовь не кончается, как бы тебе этого не хотелось. Она просто есть. А Джеймс Линден – лучший из людей. И она сделает все, чтобы исцелить его, или хотя бы помочь ему найти себя в этом новом для него мире – в мире без магии.

– Я приму тебя, Джеймс. Конечно, приму. Я буду охотиться с тобой, когда ты снова сможешь охотиться. Я буду помогать тебе во всем, в чем смогу помочь. Ведь я… Я твой друг. Ты же знаешь.

Она невесело усмехнулась и положила ладонь на его стиснутый кулак.

– Я знаю, Лавиния. Я прошу тебя стать моей женой. Тебе не придется быть женой пастора, потому что с этой стези я сошел раз и навсегда. Ты будешь женой охотника на нечисть, лишенного магической силы. Я не остановлюсь. Теперь – особенно. Весь свой опыт и все свои знания я употреблю на то, чтобы преследовать порождения тьмы. Я прошу твоей руки второй раз… Что ты ответишь мне сейчас, Лавиния?

«Нет, я не расскажу тебе про черные паруса, – успела подумать она. – Я вообще ничего не расскажу тебе, Джейми Линден».

– Я согласна, – сказала Лавиния.

Глава одиннадцатая

1

«А если бы я ответила “да”?»

Второй день Агнесс задавала себе этот вопрос и не смела на него ответить.

Сквозь пелену слез обстановка гостиной казалась зыбкой. Белесое пятно там, где внушительно белел мраморный камин, перед ним темные подтеки чугунной решетки и клочки красноватой дымки – мебель. Слезы текли и текли: поначалу казались обжигающе горячими, въедались в кожу, оставляя в порах кристаллики соли, но затем лицо как будто потеряло чувствительность. Агнесс провела кончиками пальцев по мокрым скулам, дивясь тому, что не ощущает уже ничего, словно умылась в водах Леты. Происходящее было похоже на страшный сон. Джеймс покинул ее. Возможно, им никогда уже не увидеться.

А все она виновата! Что ей мешало, взмахнув ресницами, прошептать то, что он хотел услышать? У нее так складно получается лгать. Она обвела вокруг пальца самого барона Мелфорда, захлопнув его дух в бутылке, словно мерзкого жадного слепня. Да и мистер Хант попался на ее уловку и впустил ее в свой дом, а вместе с ней и Ронана… Ложь и яд – орудие слабых, но по разрушительности с ними сравнится не всякий клинок, всаженный в грудь в честном поединке. И она, Агнесс Тревельян, мастерски овладела ложью.

А все потому, что с учителями повезло. Спасибо, преподобный Линден, целую ваши руки, леди Мелфорд.

Пока что кривить душой ей приходилось ради кого-то другого, так почему бы хоть раз не обратить это орудие себе во благо? И во благо Джеймса? Она могла бы составить его счастье…

…хотя и не любит его. Ведь не любит? Вот Ронана любила. Сколько раз она представляла, как его руки, пусть и спрятанные под грубой кожей перчаток, гладят ее по спине, а его обветренные губы скользят по ее щекам. Возможно, так начинается прелюбодейство, что бы оно ни означало, но это точно была любовь. Ее первая – и последняя. Она отлюбила свое и получила нитку жемчуга в награду за труды.