Заговор профессоров. От Ленина до Брежнева

А ведь как вмешаться и чем вмешаться — эту задачу разрешить трудно.

В маленьком масштабе еще, пожалуй, можно разрешить. Под сим я разумею нашу публицистическую работу. Надо твердо и определенно разделять Россию и СССР. Надо признать живые процессы в народном хозяйстве, даже содействие этим процессам интеллигенции, работающей с советской властью. Если мы этого не сделаем, то будем выброшены и останемся навсегда в стороне от России. Наши писания будут пустозвонством, никто и нигде не будет нам верить. Нужна объективность, при которой препятствия советской власти росту народного хозяйства выявятся еще ярче, что мы и должны делать, доколе будем иметь возможность.

Для осуществления этой задачи надо уменьшить личные политические мечтания и признать, что сила “там”, а не “здесь” (Дан, например, считает, что без него все равно ничего не выйдет!). Надо создать такое внутреннее настроение, при котором можно было бы через СССР видеть Россию и ее живые силы. Надо это делать теперь же… Но все это маленький масштаб.

Он не удовлетворяет и не приближает конца.

Но как делать в большом масштабе, сказать не умею.

Вот что перед мною еще неясно мелькает. Простите, я буду писать про интервенцию, но не военную, а экономическую. Мне представляется неизбежным и в будущем проникновение в Россию иностранного капитала. Сами мы не выползем. Эта интервенция, как я упомянул выше, идет и теперь в наиболее разорительных для России формах. Эта интервенция усилится, так как при денежном хозяйстве в России давление Запада будет всегда более реальным. Ведь если будет на Запад передаваться червонец, то любой солидный банк может получить концессию — это их пригрозит и напугает. Это куда страшнее Врангеля и всяких военных походов!

Я понимаю и не отрицаю, что выгодные концессии легче получить от советской власти. Но я почти уверен в том, что эксплуатировать концессии (28—30 лет!) спокойнее и выгоднее при гражданском правопорядке. К концессиям Запада для их получателей интересно получить политические гарантии, которые могут заключаться в том, что один по одному в состав советской власти будут входить несоветские люди, но работающие с Советами.

Как все это практически осуществить? Надо договориться самим — т.е. всем тем, кто понимает, что делается в России, кто способен принять новую Россию. Надо частное воздействие на западноевропейских политических деятелей — необходим с ними сговор и некий общий фронт.

Вот какие мысли приходят в голову»14.

То есть нужны не боевые группы, не нелегальные ячейки, не террористы и организаторы подпольной борьбы по Маслову, а необходимы публицистическая работа, инвестиции иностранного капитала, включение несоветских людей в советские органы власти и, наконец, сговор для этого с западными европейскими политическими деятелями.

Также не воспринял тактику Маслова и профессор Николай Кондратьев, выпускник Петроградского университета по кафедре политэкономии и статистики, талантливый ученый, известный своей теорией экономических циклов и хорошо известный Агранову. Примечательно, что Кондратьев был секретарем Керенского по делам сельского хозяйства и незадолго до Октябрьской революции — заместителем министра продовольствия Временного правительства. Конечно, принадлежал к партии эсеров. В марте 1920 года был арестован ВЧК и проходил по делу «Союза возрождения России», которым занимался Агранов. Вон откуда знакомство! Но тогда вмешался Чаянов, в то время директор Научно-исследовательского института сельского хозяйства и член коллегии Наркомзема. Он ходатайствовал, и Кондратьева освободили. Освобожденный профессор занялся научной деятельностью, работал по протекции Чаянова в Народном комиссариате земледелия СССР, а потом в Госплане СССР. К нему-то и пожаловала в начале 1928 года агент Маслова Нина Васильевна Воленс, по советской должности — ученый специалист по экономике Якутской комиссии Академии наук СССР, что была в Институте изучения Севера в Ленинграде. Потом, уже в ходе следствия, Кондратьев заявил (записано с его слов следователем): «Мне была известна экстремистская тактика Сергея Маслова, его положительное отношение к террору и восстанию против советской власти (я же относился к этой экстремистской тактике отрицательно). Поэтому я считал отношения с Масловым бесполезными и опасными. Отсюда, несмотря на то что Пешехонов при свидании моем в Берлине в 1924 г. указал мне, что группа Маслова несомненно была бы очень довольной встречей со мной или установлением письменной связи, я уклонился от этого предложения. О Маслове мне рассказывали, кроме Пешехонова, вернувшийся из-за границы Макаров, реэмигрант Туган-Барановский и бывшая у меня в начале 1928 г. сотрудница Академии наук Воленс, с которой я был знаком со студенческих времен. По просьбе Воленс я связал ее с Саломатовым, к которому у нее было конкретное дело, если не ошибаюсь по устройству своей знакомой»15.