Заговор против Америки

— Давайте обойдемся без лишней патоки, — так начал мэр. — Всем ведь известно, что Уолтер не был, что называется, симпатягой. Уолтер не принадлежал к тем сильным, строгим и немногословным людям, которые предпочитают недоговорить, лишь бы не сболтнуть чего лишнего; Уолтер ненавидел недосказанность и выволакивал наружу все тщательно спрятанное. Любой, кого Уолтер хоть раз упомянул в своих колонках, может подтвердить, что ни щепетильностью, ни тщательным следованием фактам он, к сожалению, не отличался. Он не был аккуратен, он не был осторожен, он не был скромен, он не был благопристоен, да и просто-напросто пристоен, он не был надежен, он не был добр, и так далее. Друзья мои, если бы я взялся перечислять вам все те достоинства, которые начисто отсутствовали у Уолтера Уинчелла, я бы не управился с этим до Йом-Кипура. К сожалению, покойный Уолтер Уинчелл был, как многие из нас, человеком несовершенным. И когда он провозгласил себя кандидатом в президенты США, подлинные мотивы этого самовыдвижения едва ли были чисты, как мыло марки «Слоновая кость». Подлинные мотивы Уинчелла? Разве не было скороспелое самовыдвижение Уинчелла продиктовано присущей покойному манией величия? Друзья мои, мотивы, чистые, как мыло марки «Слоновая кость», есть только у какого-нибудь Чарлза Э. Линдберга — поэтому-то он и вправе претендовать на президентство. Только какой-нибудь Чарлз Э. Линдберг аккуратен, осторожен и так далее, — и надежен, да, прежде всего, он надежен, мы можем всецело положиться на то, что один раз в каждую пару месяцев он могучим свистом соберет свою свору, чтобы на глазах у нее повторить всему народу свои десять заповедей, свои десять банальностей. Только какой-нибудь Чарлз Э. Линдберг является бескорыстным правителем и могущественным немногословным святым. А Уолтер, напротив, был прежде всего скандальным журналистом. А Уолтер, напротив, подолгу пропадал на Бродвее, любил поглядеть канкан, любил повеселиться всю ночь, любил Шермана Биллингсли, — однажды мне даже намекнули, что наш Уолтер любил женщин. И отмену «благородного эксперимента», как сформулировал Герберт Гувер, — отмену лицемерной, чудовищно дорогой и столь же чудовищно глупой, так толком и не заработавшей Восемнадцатой поправки Уолтер Уинчелл не счел подлостью, как не счел эту отмену подлостью никто в Нью-Йорке. Одним словом, у Уолтера напрочь отсутствовал весь спектр добродетелей, ежедневно демонстрируемых неподкупным летчиком-испытателем, уютно устроившимся в Белом доме.