Я ответил, что мало верю в спасительность террора, который, по-моему, обходится слишком дорого, уничтожая наиболее энергичных, наиболее искренних революционеров, так необходимых для пропаганды и агитации среди рабочих и крестьян.
– Можно обойтись и без жертв, если действовать умно и осторожно, – заметил Новорусский, – или, во всяком случае, свести эти жертвы к минимуму.
– Смотрите, не ошибитесь, Михаил Васильевич, – сказал я, догадываясь, что Новорусский вошел в террористическую организацию.
– Может быть, вы и правы, но будем надеяться: бог не выдаст, свинья не съест
»[166].Был знаком Поссе и с подругой Новорусского: «его гражданская жена, или, как ее почему-то называли, невеста, Лидия Ивановна Ананьина. Это была еще совсем юная женщина, лет восемнадцати, не больше
»[167]. С нею у Поссе произошел такой эпизод: «В конце февраля, часов в двенадцать ночи, кто-то тревожно позвонил в нашу квартиру. Вбежала взволнованная Лидия Ивановна Ананьина и сразу, не здороваясь, стала нервно просить меня немедленно отправиться в квартиру Ульянова и узнать, все ли там благополучно?– Но в чем дело? – спросил я.
– Ничего сказать не могу вам, но идите, идите скорее! Только смотрите, берегитесь засады!
Ульянов жил недалеко от меня /.../
»[168]Опустим подробности того, как Поссе решал непростую задачу: избежать засады и убедиться в невредимости Ульянова: «я /.../ убедился, что тревога Лидии Ивановны была напрасной.
Но в душу мою с тех пор закралось тяжелое предчувствие надвигающейся большой и грозной беды
»[169].Все это никак не похоже на атмосферу беззаботности в организации, вовсе оставленной вниманием вездесущей полиции – и о коллективной мании преследования
в ее рядах также не может быть речи. Следовательно, полицейская версия происшедшего далека от искренности. Что же пыталась скрыть полиция от публики и от высочайшего начальства после 1 марта 1887 года?
Потрясена происшедшим была и вся Россия, и резонно, что мало кто мог поверить, что все это дело состряпано исключительно несколькими судентами-недоучками.
Разбирательство всякого преступления должно начинаться с вопроса: кому оно выгодно
– и за этим дело не стало: «Неужели и на этот раз не задаются вопросом, чья голова направляла руки злодеев? Кажется, что на этот раз на воре шапка горит. Зачем всегда искать причину в безумии, когда действие вполне объясняется деятельностью ума, хотя отчасти уже помраченного властолюбием. Нигилисты или им подобные всегда были и будут как отребья человеческих обществ. Но почему же после долгого бездействия они начали действовать именно теперь? /.../