Власть вбивает в головы разную рухлядь-ересь. Но оппозиция — похлеще. Пусть либерализация — это на 50 лет в прошлое. Оппозиция предлагает: ортодоксальный марксизм-ленинизм — на 70 лет в прошлое, великодержавную русскую идею — на 80 лет назад, ее евразийскую модификацию — на 25-30. И что самое парадоксальное — почти все патриоты требуют интенсификации внедрения либеральной модели. Как при царе! Народные массы не отстают: появились «зеленые» — требуют закрытия химпрома. Появились казаки — требуют закрытия АЭС. Появились «социалисты» — требуют демонополизации. Если так пойдет дальше, появятся питекантропы с запрещением колеса. Предполагаемый целевой регресс — 80, 70, 25 лет. Вот и получается, что какой бы дефективной ни была власть, оппозиция — еще хуже.
Идея Евразии — «Завтра» и примкнувшие патриоты: черная Америка против белой Евразии. Идея классовой борьбы — коммунисты: черная буржуазия против красного пролетариата. Антисемитизм — коричневые: черные евреи против белого русского народа. Идея криминальной революции Говорухина, за отсутствием лучшего получившая довольно широкое распространение: черные воры против честных белых людей.
Самое смешное, что все оппозиционные идеи не то что давно опровергнуты, реальности лишают их остатков логического смысла. Марксизм считает самым передовым классом пролетариат. Но пролетариат при постиндустриализации численно сокращается, и потому он в ней не заинтересован; как он может быть передовым классом? Православная идея полагает единство в православии; но в России почти нет православных, здесь мало кто не знает «Отче наш», не говоря уже о «Символе веры». Догматов — и то не знают.
Многие патриоты видят основную опасность в социализме, на страницах газет воюют с социалистами — но, во-первых, теоретически существующие современные социалисты не против монархии, а во-вторых, в России их пока нет. И если коммунисты еще могут сыграть на антипромышленном моменте либерализации, то патриотам в нынешнем виде играть вообще не на чем. Вот и кризис патриотического сознания. Пытаются ставить на гражданские настроения — но это позор, ибо в основе всех хоть немного состоятельных русских учений лежит тезис о негражданской природе русского народного самосознания.
Социализм дискредитирован русским максимализмом. Социализм умышленно дискредитирован корпоративными кругами. Социализм дискредитирован горбачевцами. Социализм дискредитируется левой и правой оппозицией. Но социализм — это единственная государственная ориентация, способная вывести общество на постиндустриальные рубежи. (Теория конвергенции, социализации в США и Германии, через конкуренцию стимулирующие весь запад, опыт социальных программ третьего мира — Ирак, Египет, Коста-Рика). Социализация — мостик в будущее; и вот все российское общество, несмотря на постоянную грызню, сплачивается единой целью — сжечь этот мост. И впереди, в огне — реликтовые остатки интеллигенции; впрочем, ее тягу к суициду констатировать не впервой. И ладно бы только сама — народ агитирует.
Ни одна из доктрин не смогла - уже не смогла - доказать свою жизнеспособность. Отчасти их выдвигающие правы: для народа с неопределенным черно-белым восприятием черно-белая доктрина естественна. Но ни одна из этих доктрин не указывает целей и методов борьбы, не объясняет каждому человеку его личностных перспектив, не говорит, кому стоит или не стоит верить. Перед русскими встала многосоставная задача: идеология должна объяснить многоцветность мира и уложить её в рамки черно-белого мировосприятия.
В том, что дискредитирована русская прогрессистская-социалистическая традиция — истинная трагедия России. В этом — ее идеологический разгром. Прошлое исчерпано, а будущее уничтожено. Это взорванное национальное единство, взорванный разум, взорванная русская идея на современном этапе.
Вороны. Империя лжи
Корпоратиста трудно отождествить с каким-либо живым существом, при всей общности они довольно разные и довольно неживые. Но их представители в СМИ — это вороны, это те, кто каркает. Ворон — птица черная, мрачная, любитель мертвечины. Слетается на разруху, на побоище. После битвы получает свежатинку, в обычное время перебивается падалью.
Развернувшаяся в начале перестройки борьба за газеты и журналы полностью подтвердила предположение о блочно-корпоративной структуре масс-медиа. В ином случае не стоило грызться из-за вывесок-заголовков, если бы каждый талантливый специалист мог найти свое издание, а любая группа — учредить новое. Вопрос встал не столько об изданиях, сколько о нишах жизненного пространства — кормушках, изданиями называемых. Команды-корпорации проявились во всем блеске, одно заявление — «учредитель — трудовой коллектив» — абсолютный знак корпоративности; ниша контролируется теми, кто в ней сидит.