Заговор против Сталина

– Так. – Резник поднял ладошку. – Обвинения в предательстве заранее отвергаю, в этом вы не преуспеете. Англичане – какие-никакие, а союзники. Встретили, предоставили убежище, в этом вы правы. Контакты были минимальные, предоставленные сведения имели для них интерес, но никак не могли повлиять на политику советского государства. Военных тайн мне не поверили, разведывательную агентуру я им не сдал – по той причине, что толком ее и не знаю. Предоставил им сведения, но от дальнейшего сотрудничества отказался – даже для заговорщика это, знаете ли, перебор. Британские агенты злились, подчас складывалось ощущение, что они не прочь передать меня работникам советского посольства, где каждый второй – шпион. Но в итоге меня оставили в покое, выдали мне вид на жительство и чахлый домик на Собачьем острове с видом на портовые краны – местечко, сами понимаете, не фешенебельное. Язык я знал, нашел работу. Потом в Европе началась война, Гитлер напал на СССР… Терзала ли меня совесть? Позвольте не отвечать. В Лондоне тоже было непросто – бомбили, знаете ли. Но в одном я был уверен: воевать я не хочу. Поступали предложения о сотрудничестве с британской разведкой – снова отказывался, и плевать, верите ли вы. Жизнь стала другой, все осталось в прошлом! Познакомился с женщиной в конце тридцать девятого, влюбился по уши, женился. Софья была дочерью разорившегося русского дворянина. Мы оба были бедны, но встали на ноги. Через полгода зачали дочь Любочку. Это был счастливый период, вы не представляете, что делает любовь! – Резник напрягся, побледнел. – Готов отдать что угодно, лишь бы вернуть те годы… Пришел сорок третий. О событиях в Европе и СССР мы имели представление. Я искренне радовался победам Красной Армии – Подмосковье, Сталинград, Курск… Как вышли на меня люди из белоэмигрантской организации, ума не приложу. Предлагали сотрудничество, участие в каких-то пропагандистских акциях – я этого не хотел. Правда, на пару встреч все-таки съездил, может быть, из любопытства. На одной из встреч и попался на глаза вашим резидентам. Бежал, а Жулича и Глазнева схватили. Потом их искала полиция, но с советскими «дипломатами» исчезновение почему-то не связали. Я проклинал все за то, что согласился на эти встречи… Настали трудные времена. Любочке едва исполнилось три года. Я подвергал семью опасности. Жулич и Глазнев моего адреса не знали, но могли вспомнить несколько мест, где я рано или поздно мог появиться. За эти годы скопил немного денег, мы перебрались в Челси – там еще оставались дома для людей с небольшими доходами. Но тучи сгущались, уж простите за пафос… В общем, пока вы скитались по концлагерям, я тоже не сидел на месте. Оставаться в Англии было опасно, я понимал, что Сталин рано или поздно до меня доберется. Те ребята, которых вы держали в посольстве, тоже представляли опасность. Я все еще имел связи, в том числе в британских спецслужбах. Но к официальным структурам за помощью не обращался. Они могли предоставить убежище, но это бы дорого встало, учитывая количество советских шпионов на тысячу населения, – Резник усмехнулся. – Британия становилась опасной страной… У Софьи живут родственники в Швейцарии, она мечтала туда попасть. Но путь предстоял через Францию, оккупированную нацистами. Мы все же решились на поездку, надежные люди расписали нам маршрут. Риск был, но умеренный. В Швейцарии мы собирались осесть, поселиться навсегда. За звонкую сумму местные умельцы переправили нас через Ла-Манш в трюме катера. Но до Швейцарии мы, увы, не добрались, хотя поначалу все шло неплохо. – Резник сжал кулаки, костяшки пальцев побелели. – Все это больно вспоминать. В декабре прошлого года под Бельфором от рук гестаповцев Софья и Любочка погибли. Мы прятались в пустующем доме, а туда нагрянула тайная полиция. Я в тот день уехал за продуктами, а когда вернулся… – В глазах мужчины заблестели слезы.

– Сочувствую, Андрей Борисович, – буркнул Павел и отвернулся.

– Сломалось что-то во мне, забыл про Швейцарию. Смысла не осталось ни в чем. Порывался с собой покончить, но не решился. Ушел в горы, наткнулся на партизан. Выдумал о себе легенду, избавился от прежних документов и решил уничтожать нацистов, пока живой. Ярость взыграла просто лютая! Ненависть к Гитлеру оказалась сильнее нелюбви к советскому строю. Стал выдавать себя за другого, воевал в трех отрядах. Помогло знание языков – как, собственно, и вам.

– Собираетесь вернуться в СССР после войны?

– В качестве кого? Обвиненного по расстрельной статье? Или про какой СССР вы сейчас говорите? До того СССР еще очень долго… Дождусь союзников – ведь откроют же когда-нибудь второй фронт, – останусь во Франции или вернусь в Британию… Вот скончается товарищ Сталин – тогда посмотрим.

– Боюсь, после войны таких, как вы, будут выдавать советским властям, чтобы не портить отношения с СССР… Есть вариант, Андрей Борисович: вы сообщаете мне имена избежавших наказания заговорщиков, я оставляю вас в покое, а после войны нахожу возможность замолвить за вас словечко. Идет?