Заговор против террора

Кирилл обыскивал их поверхностно, порой пропуская без формальной процедуры. Во время этих коротких задержек ни Берия, ни Кирилл не подавали виду, что знают друг друга.

Работа была скучной; никаких событий, кроме коротких осмотров этих четырех самых влиятельных лиц в стране, да патрулирование вокруг здания холоднющими, порой снежными ночами, заканчивающееся проводами сталинских гостей под утро, когда они подвыпивши, но всегда угрюмые, вываливались на мороз и рассаживались по своим машинам.

Во время этих дежурств Кирилл пытался представить себе, в чем же будет заключаться его основное задание. По газетным статьям, по слухам, усиленно бродившим среди охраны и работников МТБ, можно было судить, что замышляется что-то грандиозное не только против евреев, но и против кое-кого из правительственного аппарата.

Кирилл хорошо усвоил лекции Панина: Россией всегда правит царь. Что царь захочет, то и сделает, а остальные будут выполнять его волю. Если это так, то значит царь задумал все это, а Берия — как раз тот, который его волю выполнять не будет. От этих мыслей пробирал озноб, проникающий даже под теплый армейский тулуп.

Двадцать восьмого февраля неожиданно для Кирилла процедура обыска изменилась. Берия обратился к нему по имени, как к старому знакомому, как будто давая понять сопровождающим его гостям, что Кирилл — свой человек, и не разрешил даже формальный обыск. У Кирилла внутри что-то трепыхнулось, а потом застыло противным комом.

«Сегодня что-то произойдет, — решил он. — Но почему нет никаких инструкций от Берии?»

Четверка вошла внутрь здания, оставив за собой ночную тишину и нарушающий ее скрип снега под ногами. Чтобы занять свои мысли, Кирилл стал думать о Софе.

Намерение жениться на ней, несмотря ни на что, утвердилось в нем окончательно. Судя по последней встрече с Берией в начале февраля, все скоро должно измениться к лучшему, так что свадьба, надо думать, не за горами.

Кирилл сообщил Берии, что хочет жениться на еврейке и потому намерен уйти из МГБ. Попросил, чтоб Берия помог ему устроиться журналистом в каком-нибудь центральном московском издании.

— Подожди еще месяц, — был ответ. — Подашь заявление об отставке, когда я тебе дам знать. Во всем тебе посодействую.

И вот уже февраль закончился, а пока никаких изменений в его судьбе. Только сегодня, кажется, произошло что-то необычное с этой четверкой из Политбюро. То ли чересчур взволнованы они были, то ли угадал Кирилл в их глазах глубоко запрятанный страх, то ли еще что, не поддающееся объяснению словами. Интуиция в таких случаях часто бежит впереди логики, давая возможность разуму прийти к правильному пониманию. Но какой вывод можно сделать сейчас? Ничего не приходило на ум.

Под утро Кирилл опять начал ходить вокруг здания, чтобы вовремя встретить сталинских гостей у выхода. Все, как обычно: свет горит в столовой, тишина вокруг, тот же скрип снега под ногами. И вдруг.

Ужас сковал сердце Кирилла, а потом оно, как будто спохватившись, ударило в грудь неистово, и затрепыхалось, как выброшенная на берег рыба.

Свет в столовой Сталина погас. А ведь гости еще не выходили. Они все еще там, со Сталиным! Сталин обычно сам выключал свет спустя некоторое время после того, как оставался один. Неужели они?.. Нет, не может быть. Впрочем, если Берия там, а он, Кирилл, на посту, назначенном Берией, все может быть.

Не прошло и пяти минут, как четверка вышла из здания и, собравшись в кучу, стала перешептываться, дожидаясь машин. Кирилл остановился на почтительном расстоянии от них. Когда Маленков, Хрущев и Булганин расселись по своим машинам и уехали, Берия повернулся к нему и дал знак подойти.

— Я хочу вам напомнить, Лаврентий Павлович. — начал Кирилл, но Берия остановил его властным жестом.

— Через неделю можешь подавать заявление об отставке, — сказал он. — Скажешь, в каком издании хочешь работать журналистом.

Он говорил уверенно и спокойно, как новый властитель. Кирилл догадался, что Сталин мертв.

— Спасибо, Лаврентий Павлович, — сердечно поблагодарил Кирилл.

Берия неторопливо сел в машину и укатил.

В начале апреля Кирилл встречал на вокзале Софу и свою мать. От волнения он бессмысленно метался по перрону, суетливо застегивал и расстегивал плащ, и каждую минуту поглядывал на часы. От сознания, что он сейчас сожмет в объятиях свою женщину, сольется с ее пухлыми, чувственными губами и встретит ее горящий откровенным желанием взгляд, становилось жарко, как в натопленной дежурке.

Наконец долгожданный поезд медленно подполз к платформе, ухнул своим гудком, издал последний, оглушительно шипящий паровой вздох и остановился, лязгая тормозами и буферами. Открылись двери вагона, вышла проводница, остановилась внизу рядом со ступеньками. Вслед за ней стали выходить пассажиры. Вот показалась мать. Он кинулся к ней, обнял ее, а она вдруг заплакала. Подошла Софа. Мать отпрянула от него, и Софа сразу бросилась в его объятия. Так они стояли с минуту, неподвижные, ничего не замечающие вокруг. Потом Кирилл шепнул ей на ухо:

— Я больше там не работаю. Устроился журналистом. Мы сможем скоро пожениться.