Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА

Хотя и был конец декабря, но в это время в Казахстане обычно еще тепло. Нам пришлось остановиться, и все, даже опытные шоферы, боялись такой дороги, а я с гололедицей столкнулся вообще впервые, после того как сел за руль. Простояли мы до утра. Утром осмотрелись и ахнули: сколько «смельчаков» оказалось по кюветам. Откуда-то появились тракторы на гусеничном ходу, некоторые начали вытаскивать из кювета автомобили, некоторые пошли прямо по асфальту в ту сторону, в которую нам и надобно было ехать. Мы посмотрели на дорогу и поехали вслед за тракторами. Хотя и стало пробиваться солнце, дорога все равно была, как зеркало. Когда же мы подъехали к перевалу «Казуртский», то там тоже техники было полно, и уже в кюветах, и на дороге. Рабочие с машин лопатами сыпали соль — дорога таяла. Где-то через час-полтора сотрудники ГАИ разрешили движение, строго регулируя скорость и дистанцию. К вечеру мы приехали в Чимкент, но тоже с остановками, местах в трех. Два дня пробыли в Чимкенте: Бреун поселилась в гостинице, я успел встретиться с Александром Васильевичем, проанализировать прошедшее время, действия Бреун. Вдруг Александр Васильевич мне сказал:

— Она из Сталинобада дважды выходила по телефону с разговорами в Цхакая и Тбилиси. Ребята, которые прослушивали разговор, а он велся на английском языке, ее ждут и в Цхакая, и в Тбилиси. Тебя благодарили за работу в Средней Азии, мы же из ее данных передавали туда дезу. Работа еще впереди, — и, грустно задумавшись, проговорил: — Наверное, мы и рождены с тобой для такой работы, но все же… ты трижды выкарабкивался с того света — так нельзя!

Я даже оторопел:

— Где… когда это было?

— Спина не болит?

— Да, — говорю я, — заросло давно, чуть пятнышко осталось.

— Нет, нет, будь поосторожнее, — сказал Александр Васильевич, — у тебя приписное свидетельство в военкомате есть?

— Не знаю я.

— Чувствую, тебе придется побывать опять солдатом, да еще призывником… Чуть не забыл, шеф просил поздравить тебя с очередной звездочкой старшего лейтенанта — Спасибо, — говорю, а сам и не представляю, что это такое.

— Хелен Бреун постарается незаметно исчезнуть из-под твоей опеки и улететь либо в Грузию, либо в Москву, и мешать ей мы не будем. Мы же с тобой, помнишь, еще в 50-м пытались обмозговать, где сыграет свою основную роль в шпионском спектакле Бреун? Сейчас я твердо уверен, что она улизнет сначала в Грузию, а оттуда в Турцию, а Турция и Англия — это одно и то же.

Я не стал убеждать старшего коллегу, каким был Александр Васильевич, но сам подумал: «Не ради всех мук и неудобств, которые Бреун перенесла со мной в кабине полуторки, ее сюда направили». С сентября 1948 года, когда я стал ее опекуном, она практически не оправдала не только надежду ее хозяев на нее, но и затрат тоже. Грузия — это не последняя сцена для этой любительницы художественной самодеятельности. С ее самолюбием ей нужны другие подмостки, с морем цветов или крови, громом оваций или фомом от взрывов авиабомб.

Как только позволила дорога, мы с Хелен отправились «домой», как она вырази¬ лась. Подвез я ее к дому Якова Маера, она достала десять тысяч рублей и сунула мне в багажник.

— Завтра встретимся? — спросила она.

— Ты же сказала, что начнем репетировать «Ревизора». В клубе и встретимся. Я неделю в автобазе не появлюсь, должен же я отдохнуть?

Нежно распрощавшись с ней, я уехал.

Начали мы действительно репетировать пьесу «Ревизор». Встретили новый тысяча девятьсот пятьдесят второй и проводили пятьдесят первый год вместе.

Однажды, немного подвыпив под Новый год, когда мы с ней прогуливались, она призналась:

— Я не ожидала раньше, что так влюблюсь в тебя, даже не представляю своего существования без тебя.

— Я, — говорю, — тоже такого мнения, но ведь я в армии еще не был. Придется, хотим мы этого или нет, расстаться на 3–4 года.

— Я сразу приеду к тебе туда, где ты будешь служить!

— Да тебя там сразу офицеры отберут. Я буду рядовой подневольный солдат, а ты красивая вольная птица.

Тогда проговорили мы всю ночь с ней о нежности и любви, я частично стал догадываться, почему в ее работе стали происходить сбои. Так, по словам Александра Васильевича, от нее по телефону и из г. Миха-Цхакая и из Тбилиси требовали срочно выехать туда, а она не спешила выезжать. Встретившись с Александром Васильевичем, я ему все это рассказал, не утаив ни одного слова, сказанного Хе¬ лен Бреун в новогоднюю ночь. Он не стал смеяться надо мной. А только спросил:

«А как ты думаешь, она права?» Я ответил: «В каждом человеке есть свои слабости.

Но я лично любую любовь на личную любовь к своей Родине СССР ни за что и ни на кого не променяю! Родина для меня это все! Слова Хелен Бреун — это временный пыл заблуждений, я сам давно это заметил, но ее слабость я всегда использовал для достижения своей цели — верности служения Родине!»

Он меня обнял и дрожащим голосом сказал: «Ты же ничего в жизни кроме холода и голода не видел, откуда в тебе такая силища? Спасибо!»