Зашли в ресторан, поужинали и пошли на покой. Наутро, как и условились, собрались к 12.00 и поехали на такси к назначенному месту. Репетиция и подготовка удалась. Ровно в 12.00 мы подъехали к резиденции премьер-министра Канады в Монреале, я только вышел из «такси», а уже Василий Вершинин и Роберт Кеннеди меня ждут у подъезда, я же в окне 2-го этажа увидел Джона Кеннеди.
Я подошел к ребятам, мы по-братски обнялись и пошли на второй этаж. Не успел подняться, как в дверях появился Джон Кеннеди, с ним мы тоже обнялись по-братски. Он взял меня под руку и мы пошли в кабинет, в котором был накрыт стол по-холостятски: бутылка Наполеона, салат из огурцов и помидоров, колбаска и крупно нарезан хлеб (все по-мужски).
Что я почувствовал и услышал, Кеннеди стал больше и чаще говорить по-русски и пожаловался на переводчика:
— Сам та-ля-баля по-рюськи, а мне малю тает.
Роберт Кеннеди открыл бутылку, налил рюмки до краев и тоже поговорил порюськи. Старший Кеннеди сказал:
— Са приестом!
Все стукнулись рюмками со звоном, как на рыбалке, дружно опрокинули и закусили. Роберт уже приступил к наполнению очередных рюмок, но я попросил не спешить и сказал:
— Вначале надо поговорить. Вопрос серьезный, и он касается всех нас.
Василий перевел сказанное мною, и все приняли серьезный вид.
Я передал запись совещания, проведенного Даллесом в Лондоне, и попросил его прочитать для братьев Кеннеди. Он прочитал все, в том числе решение этих совещавшихся и подписи под этим решением, Джон Кеннеди попросил этот лист и сам прочитал и повторил дважды — Джонсон, Джонсон? О свеня (свинья).
— Я извиняюсь, что приехал не в канун Нового года и испортил вам, господа, настроение, но в этом деле каждая минута дорога и даже секунда! Поэтому я как ваш истинный друг, господин президент, хочу кое-что посоветовать.
Джон Кеннеди встал со своего места и крепко обнял меня.
Я продол Да:
— Первое, что я советую, — профильтровать всю личную охрану и обслуживающий персонал президента: повара, уборщицы, курьеры, сопровождающие лица, медицинская служба. Второе — установить контроль за перемещением А. Даллеса, Л. Джонсона, Г. Трумэна, Д. Эйзенхауэра — куда бы они ни выезжали и ни выходили, привяжите к ним своих людей. Третье — отказаться от поездок на открытом автомобиле, особо пересмотреть водителей, обслуживающих президента и президентскую семью. Четвертое — требуется иметь двойников — именно двойников, а не одного двойника. Пятое — в какую бы страну вы ни ехали, с вами не должны быть люди, перечисленные в протоколе этого совещания. В каком бы вы городе ни находились, на улицах и площадях должны быть телекамеры, о которых должны знать только близкие люди из вашего окружения и особо верной охраны. Шестое — когда появляются здесь Меир, Шамир, Войтыло, Бегин, Вейцман, ни на одну минуту не оставляйте их без контроля, знайте, что это ваши злейшие враги, когда они улыбаются, из их глаз брызжет яд кобры! Я хочу сделать все, чтобы вы, господин президент, проработали не менее трех сроков президентом Соединенных Шта¬ тов Америки и прожили столько лет на этом свете, сколько позволит Господь Бог!
Господь Бог, но не эта шайка мракобесов, заседавшая в Лондоне.
Василий все переводил с толком и расстановкой. Когда закончил перевод, Кеннеди опять подошел ко мне, держа две рюмки, и что-то жарко проговорил. Василий перевел:
— Выпьем за вечную дружбу между нами и за то, чтобы враги наши погибли раньше нас! Мы звонко чокнулись рюмками и допили все до дна, затем неспешно закусывали и кое о чем переговаривались.
Потом Джон Кеннеди спросил:
— Вы, оказывается, ровесник нашему малышу (т. е. младшему брату)?
Я вроде бы этого не знал и сказал, что я с 1932 г. рождения. Кеннеди быстро что-то проговорил, Василий перевел, что точно ровесники, а какая разница?
Братья меня начали агитировать остаться на несколько дней и перелететь в США.
Но я поблагодарил и сказал:
— Надеюсь, мы встретимся в 1963 г., под Новый год в США, все согласились.
Налили еще по рюмке, и Кеннеди проговорил по-русски:
— На па-сящек.
Все подняли рюмки и выпили.
Братья Кеннеди поочередно обняли меня, расцеловали и пошли. Василий, обнимаясь, на ухо прошептал: «молодчина».