Заговор Ван Гога

Теперь они оба лежали на полу, задрав колени. Хенсон закашлялся, стараясь восстановить дыхание. Девушка сначала просто тяжело дышала, потом повернулась на бок и всхлипнула. Какое унижение! То, что началось дамской пощечиной, обернулось чистым сумасшествием. Ей захотелось врезать ему ногой, вцепиться ногтями в лицо, но она понимала, что источник боли кроется вовсе не в нем. Боль гложет изнутри. Эсфирь могла обвинить Хенсона в назойливости или приписать свои страдания похмелью или недавно полученным ранам, однако в конечном итоге правда в том, что она потеряла самоконтроль. Почему, ну почему мать ничего не рассказывала про Мейера? Почему ей теперь приходится все расхлебывать в одиночку? Да, Хенсон прав, теперь она это понимала. Ее страшит вовсе не опасность, а те новые сведения, что она может узнать про своего отца. Перед глазами всплыл фотоснимок: французские евреи смотрят на нее из-за колючей проволоки.

Хенсон снова прокашлялся. Его рука опасливо коснулась плеча девушки.

– Пойдем со мной. Тебе надо выпить кофе. Все в порядке. Я тебе все объясню, ладно? А если потом захочешь вернуться в Израиль, я не стану мешать.

Спрятавшись от довольно холодного воздуха, дующего с озера Мичиган, ресторанчик на первом этаже гостиницы всеми силами пытался выдать себя за летнее парижское кафе, наивно забывая, что именно открытость всем ветрам и уличной суете делает парижское кафе парижским. Кроме того, оно было полностью изолировано и от чикагского неба, которое даже в июне обеспечивало регулярной порцией сырости гостиничные балконы, двадцатиэтажным кольцом вздымавшиеся к стеклянной купольной крыше. С поручней свешивались ползучие растения, обшитый латунью эскалатор вел к дорогим магазинам на втором и третьем ярусах, а на подиуме царил гигантский рояль, поджидавший певицу, чей слабенький и слащавый голосок в очередной раз примется портить замечательные песни.

– Кофе-латте. Двойной, – сказала Эсфирь официанту.

Выведенный из глубокого раздумья, Хенсон, кажется, пару секунд не мог понять, что от него требуется.

– Э-э… Капучино, пожалуй. Или нет, просто обычный кофе и стакан воды.

Официант скупо кивнул и скользнул в сторону.

– Здесь можно заказать и выпивку, – предложил Хенсон. – Говорят, помогает. Похмелье все-таки…

– Ах, что вы говорите…

– Ну, я не знаю. Вроде бы.

– Не знаете? У вас что же, никогда не было похмелья?

– Да нет. Я много-то не пью.

– Боже, – сказала Эсфирь. – Вы даже сами не подозреваете, какой вы странный, мистер Хенсон.

– Во всяком случае, я не ханжа! – возразил он. – Просто не люблю напиваться. Не люблю терять самоконтроль.

– Комментарии излишни, – проворчала она. – Анально-ретентивный типаж.

Он дернул плечом, словно желая сказать: «Меня еще и не так обзывали». Впрочем, он избегал смотреть ей в глаза, делая вид, что разглядывает ресторанный зал, огромным цилиндром уходящий вверх, под самую крышу.

– Да, только по-настоящему богатые люди могут себе позволить пустое пространство, – негромко заметил он.

Понадобилось время, чтобы понять смысл этого высказывания. Когда наконец до нее дошло, Эсфирь сказала:

– В других местах это еще более выражено. В Израиле, например.

– Не говоря уже про Манхэттен. Это вообще другая страна. Всякий знает, что Нью-Йорк не входит в состав Соединенных Штатов.

– В смысле? Что значит «не входит»? Нью-Йорк и есть США. Самая суть. Иммигранты. Наглость. Предприимчивость.

– Ну, это они так считают. Мы же на Среднем Западе думаем по-другому. Я, кстати, вообще деревенский простак из Канзаса.

– О, вы уже не бойскаут, а настоящий Джеймс Бонд, я полагаю. Весь мир, должно быть, объехали?

– Да так, местами, – уклонился Хенсон. – Самая дикая страна – это Узбекистан. Три месяца. Есть нечего, кроме баранины. Похлебка из баранины, жаркое из баранины. И на сладкое тоже баранина.

Он состроил гримасу.

Эсфирь доверительно наклонилась к столу.

– Может, хватит, Мартин, а? Все это очень интересно, но у меня голова просто раскалывается. Болит даже сильнее, чем раны. Понятно, нет? Короче, давай говори свое предложение, чтобы я поскорее смогла от тебя отделаться.

– Интересно-то было как раз наверху. Не всякий смог бы такое изобразить.

– Я тебя умоляю, – сказала она. – Не надо меня подкалывать. Я, между прочим, сейчас сама не своя.

– Что верно, то верно, – криво усмехнулся он. – В последнее время от тебя не знаешь чего и ждать.

– Я приношу свои извинения, – сквозь зубы выдавила она.

Хенсон вскинул ладони.

– Нет-нет, я к тому, что была бы ты в своей тарелке, то вполне смогла бы надрать мне задницу.

Эсфирь вновь вздохнула, на сей раз смущенно.

– Ну, я не знаю… Реакция у тебя… Явно учился где-то. Да и талант кое-какой имеется.

– Не так много, как хотелось бы… Кстати, я в молодости был куда ловчее. Черный пояс. Шестой дан. Выступал на чемпионатах в Японии.

– Без разницы, – сказала она. – Я бы тебя все равно уложила.

Пару секунд Хенсон молча на нее смотрел.

– А знаешь, мое предложение как раз в тему. Такому древнему старцу, как я, не помешала бы некоторая помощь насчет самообороны. Так вот, я бы хотел привлечь тебя на свою сторону.